Убийство из-за книги

Возникла странная заминка. Казалось, по приказу босса Сид способен пинком отправить Сола обратно к гостям или оглушить ударом по голове. И все это не меняя выражения лица. Но Квентин еле заметно кивнул, и дверца лифта с лязгом закрылась. Похожая на череп голова Сола мгновение маячила за стеклом, а потом кабина поехала вниз. Все смотрели, как желтая стрелка медленно сдвинулась с места и остановилась на цифре «три».

– И что теперь? – напористо и возбужденно спросил Пол.

Кейт покачала головой. Слишком уж круто все заварилось. Она поискала взглядом Иви, та приветственно вскинула руку и подняла брови в насмешливом изумлении.

– Полагаю, мы идем ужинать, – ответила Кейт.

– Отлично! – Пол потер руки. – Зверски хочу есть.

Сол Мердок лежал на жесткой постели в уютной комнате на третьем этаже и всеми силами сдерживал гнев. Этот бездарь Морриси. Этот непроходимо дремучий обыватель Хейл. Этот мерзкий пьянчуга Джек. Эта вкрадчивая гадина Барбара Бендикс. Тварь во всех смыслах слова. И Тилли. Тилли Лайтли. Она совсем не изменилась – тщеславная, безмозглая манипуляторша Тилли Лайтли. Как они посмели. Как они посмели! Мердок скрипнул зубами и откинул голову на подушку. Но он поставит их на место. Сделает то, что пообещал им, кретинам, пока они тупили возле лифта. Ей-богу, завтра же он им устроит. Отменять интервью уже слишком поздно. Он расскажет всему миру, как ненавистен ему этот фарс, этот пошлый и дешевый рекламный трюк. Они еще проклянут тот день, когда решили спекулировать на его имени, чтобы возвестить о кончине еще одной австралийской компании, и тем самым низвести его – его! – до уровня остальных трех пародий на человеческие существа, оставить его беззащитным перед… перед…

Истиной. Конец фразы нашелся, образовал лужицу, подмывшую фундамент праведного негодования. В стене появилась трещина. Душная, тошнотворно-теплая неуверенность в себе начала просачиваться в нее. Истина. Мердок снова скрипнул зубами, но струйка уже превратилась в поток, от которого не сбежать. Его слова, чужие слова, картины прошлого – все это обрушилось на него. Дерзкое и ехидное лицо Пола Морриси. «Исписавшийся престарелый фашист, который давно вышел в тираж… Скука смертная. Твоя беда в том, что ты мертв, и ненавидишь живых, и силишься наложить свою мертвую лапу на то, что они делают, чтобы убить их заодно. Лицемер». Жаль, конечно, того горемыку в джунглях… Белое лицо Сары Лайтли с жалко разинутым ртом, лицо человека, которого он обманывал. Он же не знал, не знал… Так и надо было сказать, объяснить им, что он понятия не имел о муже и ребенке. Это было так давно. Почему же ему до сих пор унизительно даже вспоминать об этом?

Мердок застонал вслух, вспомнив худенькую невысокую женщину в лиловой кофточке, мать Тилли, присевшую на краешек единственного стула у него в комнате, старательно обставленной в богемном стиле. Невыразительным гнусавым голосом она убеждала его оставить Тилли в покое, хотя бы из уважения к ее родным, мужу, ребенку. Тошнотворное осознание, что он вляпался по уши. Что взбалмошное дитя природы, одинокое и неприкаянное создание, которому он открыл душу, врет ему. Врет! Он вспомнил носовой платок, который женщина комкала в руке, нервозно промакивая тонкие губы. Призрачное сходство с самой Тилли, постаревшей, выдохшейся, поскучневшей под действием времени, обстоятельств, провинциальности и обыденного католичества. Внезапное физическое отвращение. Стыд, взметнувшийся горячей волной в его теле. Жгучий стыд. Он до сих пор ощущал его, как в первый раз.

Мердок открыл глаза и уставился в потолок. Он во все глаза смотрел на то, от чего отводил их на протяжении двадцати лет. На унижение. Но не из-за того человека в джунглях, не из-за ребенка, ведь он действительно не знал о них, а из-за того, что он купился, постыдно купился, и все вокруг видели это. Он был смешон, потому что берег фальшивую монету, дорожил, как последний остолоп, дешевой безделушкой, ничего не стоящей, и верил, что она золотая.

Они, должно быть, все это время испытывали по отношению к нему такое же чувство превосходства, а он сопротивлялся, кичился своим благородством и вольностью духа, хоть его и убеждали бросить девчонку, понимая, что она кривляка, обуза и зануда. Их самодовольство, их нетерпимость, их снобизм… Как отвратительны они были, эти мнимые друзья. И насколько правы.

Именно это было невыносимо сознавать. Это и было источником его стыда. Сол оказался таким же тщеславным и ничтожным, как и Тилли, – эгоцентричным, снедаемым гордыней. Значит, они все-таки два сапога пара.

И вот теперь, согласившись приехать сюда, он повторил давнюю ошибку. Обласканный лестью и недальновидный, Мердок пренебрег дурными предчувствиями и попался на дешевую и унизительную уловку. Ну что ж, он им еще покажет. Он всем еще покажет.

Мердок затих, тело расслабилось. В комнате стало темно.

Глава 7. Пора баиньки

– Спасибо, Квентин. Ужин был замечательный. – Барбара Бендикс улыбнулась.