Я осталась сидеть и попробовала мысленно за ним следовать: что он хочет найти? что он может найти? Ведь письменный стол почти пуст. А раньше все выглядело как, так же? Я это знаю? Конечно знаю — но вот помню ли? Помню ли хоть что-нибудь? Я не удивилась, что там нет компьютера, просто меня, как всегда, восхитил порядок, царивший у Халланда. Как бы я выразилась про стол: пуст или опустошен?
Когда Фундер уехал, я доковыляла до крыльца и глубоко вдохнула чистый после дождя воздух, — и тут он появился снова, мужчина с купального мостика, это начинало действовать мне на нервы. Подойдя к двери соседнего дома, он криво мне улыбнулся. Я была вынуждена что-то ему сказать.
— Ты живешь у Брандта?
Это прозвучало довольно глупо: у него были ключи — ясное дело, он тут живет. Он продолжал улыбаться, но ничего не ответил.
12
Мечтательность размягчает и делает тебя неспособным к повседневной работе.
Я стояла на Прогулочной аллее, озирая фьорд. Липы распустились, под ними скользили неясные блики. На подвижной воде, подернутой рябью, играл вечерний свет. В рукав мне ткнулся длинный язык.
— Нет! — вскрикнула я испуганно и застыла, прежде чем сообразила, что это.
— Она просто игривая, — произнес мужской голос.
Это был Брандт, врач, мой сосед.
— Какого черта! — сказала я. — Ты завел собаку? — Это я спросила уже после того, как он подтянул ее к себе.
— Я за ней присматриваю, она сестрина, — ответил он, оставаясь в тени деревьев.
— А еще у тебя гости.
Я отвернулась и снова посмотрела на фьорд. Стоять с обслюнявленной рукой было невероятно противно, но не вытирать же ее у него на глазах.
— Бесс, — произнес он у меня за спиной. — Это ужасно — то, что произошло с Халландом!
— Да.
— Я его видел.
— Ты был там? На площади?
— Я и тебя видел, только не успел к тебе подойти.
У меня начали зябнуть ноги.
— Я никого не видела.
— Что-нибудь прояснилось?
— Нет.
— У меня остановился один старый друг… ему нужно отыскать в музейном архиве кое-какие фотографии, так что он пока поживет здесь. Ты его уже встретила?
— Мы поздоровались. Для человека, который работает, он что-то слишком уж много рыщет по городу.
— Я думал пригласить вас обоих к себе, но сейчас, мне кажется, не… как ты себя чувствуешь?
Фьорд был теперь зеленым.
— Когда будут хоронить Халланда?
— Хоронить? — Для меня это было какое-то темное слово.
— Разве его не будут хоронить?
Понятия не имею, хотелось ответить мне. Идиотская реплика, правдивый ответ. Очевидно, будут, и что я тогда… хоронить — а как это?
— Тебя навестил Фундер? — спросил он.
— Это называется «навестил»? Ты знаком с Фундером?
— Мы с ним встречались.
— Что это за друг у тебя живет, не шпион ли?
— Извини. Он всего лишь упомянул, что видел Фундера. По-моему, все это просто жуть, и по-твоему, наверное, тоже.
Он скосил на меня свои голубые-преголубые глаза.
— Тебе бы соломенную шляпу, — сказала я. — Для полного шика. — Он покачал головой. — Помнишь, как мы поссорились?
— Да мы никогда не ссорились! — запротестовал он.
— Ты орал на меня — дескать, я должна писать книги
— Так мы ж были пьяные!
— Я — нет.
— Да это я про себя.
— У нас были разногласия по поводу того, за что стоит бороться! Я борюсь за свое, а вы все вечно хотите, чтобы я боролась за что-то другое, — это так утомительно!
— Вы все! — повторил он.
— Да. Ты и Халланд. И кое-кто еще.
— Мы блуждаем в потемках и спим![15]
— проговорил он.Он стоял совсем рядом. Он был настоящий, от него слегка пахло кисло-сладким.
— Теперь-то я уже не сплю, — сказала я.
— А я думаю, что все-таки спишь.
Собака заскулила, он отпустил ее с поводка, и она побежала к воде. Вода была все еще зеленой.
13
Это в память о Хартвиге Матисене.
Родился в 1898-м.
Умер 5 ноября 1912-го.
И надпись, что он «похоронен, но не забыт».
Ему сравнялось четырнадцать, этому мальцу, до того как он был «похоронен, но не забыт».
У него наверняка были большие планы на жизнь.
Кто знает, о чем он себе мечтал…