На пороге стоял высокий темноволосый мужчина, он сказал, что он из полиции. Из-за его спины появился еще один, постарше, они печально мне покивали. Они хотели бы войти.
— Я еще даже не оделась, — сказала я, не трогаясь с места. — И не позавтракала.
— Давай я сварю тебе кофе, пока ты оденешься? — предложил высокий. — Или чай. Будешь чай?
Я показала на дверь, ведущую из гостиной в кухню, а сама пошла и закрылась в спальне. Убрав с кровати мокрое полотенце, я присела на краешке, поглядела на телефон, который висел на стене, и нажала «5», «быстрый» номер матери.
— Как, уже? — отозвалась она.
— Что с дедушкой? — спросила я.
— Ну-у… ему девяносто шесть, у него рак желудка, он очень плох, но хочет тебя повидать.
— Почему ты не сообщила сразу? Не позвони я тебе сегодня, ты бы мне так ничего и не сказала?
— Кто это к тебе приходил? — поинтересовалась она.
— Мама, он что,
— Я считаю, тебе надо поторопиться.
— Ему можно позвонить, как ты думаешь?
— Понятия не имею. Так ты поедешь?
— Нет. Да. Не знаю. Тут кое-что случилось. Ты уже звонила Эбби?
— Я еще не оделась! Я позвоню ей, но только позже!
Я поймала в зеркале свое отражение. Я буквально утонула в сером халате Халланда, волосы еще не высохли и в беспорядке. Взгляд отчужденный. На стене у моего изголовья висели две маленькие фотографии в черных рамках. Неожиданный след моего присутствия в этом доме. Ведь по-настоящему я существовала лишь у себя в кабинете. На этих двух фотографиях — дедушка с Эбби. Когда я ее оставила, ей было четырнадцать, здесь ей семь, беззубая и задумчивая, ветер треплет выгоревшие на солнце волосы. Он сидит в шезлонге, на нем соломенная шляпа.
— Дедушка! — проговорила я. — Во всяком случае, я должна ему позвонить! — Я заплакала.
— Почему ты не можешь его навестить? — спросила мать.
— Халланд умер, — сказала я и быстро повесила трубку.
Порывшись в ворохе валявшейся на стуле одежды, я выудила брюки и свитер. В дверь постучали.
— Войдите! — сказала я и провела щеткой по волосам.
В комнату заглянул высокий. И спросил:
— В доме еще кто-нибудь есть?
— Нет! Я разговаривала по телефону.
— С кем?
— Не твое собачье дело! — сказала я. — С моей матерью. — Голос у меня оборвался. — Извини! Просто… просто я… — Тут я не выдержала и поспешно закрыла лицо руками. Нельзя, чтобы он меня такой видел — посторонний же. — Извини, но мой…
— Пойдем, выпьешь кофе, — сказал он.
Я проследовала за ним в собственную гостиную, которая теперь выглядела чужой. Не переставая плакать, я подняла с дивана и принялась складывать плед. Зазвонил телефон.
— Пускай, — сказала я. — Это моя мать. Я с ней только что говорила, она сообщила, что дедушка при смерти, я не… — Я разрыдалась и вынуждена была сесть. — Я не видела его много лет, а сейчас он при смерти!
Они переглянулись, перевели глаза на меня — и снова переглянулись. Я встала, сходила на кухню за бумажным полотенцем и высморкалась.
— Ты понимаешь, почему мы здесь? — просил тот, что постарше.
Я не ответила, лишь тихо кивнула.
— Я была там и видела его, — произнесла я.
— Халланд Рое застрелен. Убит. Ты Бесс?
Я кивнула.
— Стало быть, его жена?
— Мы не женаты, — ответила я, озираясь по сторонам. — Но мы здесь прожили десять лет. Это дом Халланда. Вы все-таки намерены арестовать меня?
— Арестовать?
— Сюда приходил один человек… по имени Бьёрн. Он сказал, что я застрелила Халланда.
— Это так?
Я не ответила. Я опять расплакалась, не зная толком, что оплакиваю. Дедушку, и Халланда, и Эбби, одновременно. Свою целенаправленную энергию, граничившую с безумием. Мне казалось таким очевидным, что надо позвонить Эбби. Как будто это была первоочередная цель моей жизни. Непостижимо!
Оказывается, я проснулась от выстрела. Они объяснили мне: Халланд застрелен. Убит. Бьёрн, который был не полицейским, как я думала, а заведующим хозяйством школы, расположенной чуть дальше за площадью, видел, как в Халланда ударила пуля и он, пошатнувшись, упал. По словам Бьёрна, он расслышал, как Халланд сказал: «Меня застрелила моя жена».
Вот что они мне объяснили. А потом посмотрели на меня слегка опечаленными глазами. Но я так ничего и не поняла. Я не понимала, что они хотели взять у меня показания, — ну а как я могла их дать, если мне и в голову не приходило, что это может иметь ко мне отношение. Я не понимала, что им, по сути дела, надо было выяснить, способна ли я была его застрелить. Больше они ничего не сказали, это только моя догадка. Но они ждали, что я что-то скажу, вот это я поняла. И сказала:
— Можно мне будет посмотреть на него еще раз?
Конечно можно, позднее.
Перестав плакать, я пригубила кофе, он заварил его в кофеварке, которой мы никогда не пользовались. Наверняка она была пыльной — интересно, он ее предварительно сполоснул? Тут до меня дошло, что темноволосый ко мне обращается. Я повернулась к нему.
— Как ты сказал, тебя зовут? — перебила я его.
— Фундер.
— Фундер, — повторила я.
— У Халланда есть семья? Родители, братья и сестры… дети?