Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Она хотела представить себе его там, в тюрьме. Одет ли он уже в их одежду? Достаточно ли ему еды? Не затеет ли он там ссор, со своим-то характером…

— Как мальчики?

У него был голос сломленного старика.

— Они в порядке. Хотят, чтобы ты поскорее вернулся домой.

В телефоне сначала было слышно только прерывистое тяжелое дыхание, потом он сказал:

— Сегодня я не вернусь.

— Когда тебя отпустят?

— Меня продержат здесь до суда.

Двое работников стояли в задумчивости перед грузовиком. Там тоже возникла какая-то проблема.

— Сколько?

— Слушание через неделю. Может, после этого.

Она не знала, что сказать.

— Прости меня за…

Никогда она не видела, чтобы он плакал, даже когда умерла его мать. У Тайса все происходило внутри — там, лишенные слов, втайне бушевали его эмоции. Она научилась чувствовать их, ощущать. И представить не могла, что они способны выйти наружу.

— Мне пора идти, родная, — сказал он.

Рыдания перехватили ей горло от жалости к нему, к себе, к Нанне и к сыновьям. За весь печальный серый мир.

У Пернилле тоже не было слов, и почему-то это вынужденное молчание было хуже всего, оно казалось самым тяжким грехом.

— Пока, — сказал он, и все смолкло в телефоне.

Лунд отправилась в крепость из красного кирпича, что носила гордое имя ратуши, нашла в подвальном этаже место, отведенное для машин городской администрации. Там она — в коротком черном пальто, джинсах и шерстяном свитере — пыталась добыть нужную информацию от раздражительного старика в униформе, который был уверен, что у него есть гораздо более срочные и важные дела, чем отвечать на ее вопросы.

Гараж управлялся из пункта охраны, расположенного возле выезда. Старика и Лунд разделяла стеклянная стенка, выполняя абсолютно непонятное Лунд предназначение. Мониторы фиксировали все происходящее в здании ратуши, в коридорах городского совета, похожих на тюремные, в кабинетах чиновников, в подвале и в самом гараже.

— Мы заняты, — сказал дежурный охранник.

— Это не займет много времени. Мне необходимо понять, как работает ваша система.

Он вел себя так, будто работал здесь с момента постройки здания, то есть как минимум столетие. Ворчливый мужчина лет шестидесяти пяти, в очках с линзами в форме полумесяцев, с венчиком серебристых волос вокруг лысины, он носил свою униформу с такой важностью, будто герб города, вышитый на тужурке, — три башни, стоящие на воде, — является атрибутом высочайшего поста, и вообще его больше занимали связки ключей, мониторы и ящички для бумаг, чем люди, снующие вокруг.

— Это гараж, — сказал он. — Что тут непонятного? Водитель ставит машину и сдает ключи. Чтобы взять машину, нужно сначала взять ключи.

За его спиной была доска с крючками, увешанная ключами. Подошел человек и попросил машину. Старик встал, стянул на самый кончик носа полумесяцы очков, чтобы прочитать документы и заявку.

— Вам нужно сходить к окулисту, — сказала она, пытаясь быть дружелюбной.

Он вручил водителю кольцо с ключами, смерил ее недовольным взглядом и молча уселся на место.

— Значит, ключ от украденной машины висел бы здесь?

— Если бы ее не украли.

— Кто отвечает за заправку машин?

— Водители, наверное. Меня это не касается.

— И об этом всегда делается запись в регистрационном журнале?

Этот вопрос ему не понравился.

— Я не могу отвечать за поступки кандидатов. Обращайтесь к ним.

Лунд была настойчива:

— Я обращаюсь к вам.

Она вошла в крошечное помещение, положила перед ним журнал учета машин штаба Хартманна.

— Это один из ваших журналов. Объясните мне, пожалуйста, эту запись. Значит ли она, что никто не заправлял машину после этой даты?

— Вам полагается находиться снаружи.

— Вы работаете в городской администрации, вам полагается помогать полиции. Расскажите мне о том, что означают записи в журнале.

— Ничего не означают, — буркнул старик. — Водители не заполняют его каждый день, а ждут, когда у них будет свободное время, и тогда записывают то, что случилось за неделю или за две. А иногда вообще ничего не пишут.

Он всмотрелся в записи.

— Этот водитель больше не возвращался сюда. Само собой, он не сделал никаких записей. Ничего удивительного. Теперь я могу вернуться к работе? — Он поправил очки на носу, поглядел на нее сквозь них. — Или у вас есть еще вопросы?

Она вышла из его кабинки, направилась к выходу, за которым виднелся лишенный красок зимний день. Никто не помогает полиции. Для всех они особая разновидность врага. И даже в самом сердце городской администрации то же самое.

Лунд вернулась обратно и встала за стеклом, как полагалось. Старик все возился со своими очками — нервно, как ей показалось.

— Как водители платят за бензин?

Он нажал кнопку своего микрофона:

— Что?

— Как водители платят за бензин?

Он задумался:

— В каждой машине есть платежная карта. Послушайте, к нам это не имеет никакого отношения…

— Мы не нашли в той машине никакой карты. Как она выглядит?

— Не знаю я. Мы — охрана. Деньгами не занимаемся. А теперь, если позволите…

— Я понимаю. Но вы ведь можете выяснить, на какие заправки они обычно заезжают?

— Вам нужно только это?

— Да. — Она улыбнулась. — И потом я перестану вам мешать.