Убийство Михоэлса

Досадно, конечно, что Рузвельт умер. Всего месяц, бедняга, не дожил до победы. И не сказать, что старый был. Только шестьдесят четыре. А поди ж ты. Сталин ничуть не покривил душой, когда написал Черчиллю: «Я особенно чувствую тяжесть утраты этого великого человека, нашего общего друга». Если бы Рузвельт не умер, все было бы проще. Вряд ли американцы сбросили бы свои бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Там уже все было на мази, уже ушло в Белый дом письмо за подписью Эйнштейна, Оппенгеймера, Бора, Ферми, Сцилларда и других всемирно известных физиков-ядерщиков с призывом к президенту США прекратить работы над созданием атомного оружия. Оно может ввергнуть мир в апокалипсис. Рузвельт бы внял. Но он не успел прочитать этого письма. Прочитал Трумэн. Этот не внял. На Потсдамской конференции в июле 45-го он только что ногами не сучил от нетерпения, ожидая сообщения о первом испытании атомной бомбы. А когда получил шифровку «Бэби родился», чуть не лопнул от самодовольства. Подумал, наверное: теперь с дядюшкой Джо легко будет разговаривать. Как легко бандиту, вооруженному кольтом, разговаривать с безоружным прохожим. Сообщил об испытании, даже не слишком стараясь скрыть свое торжество. Чего он, интересно, ждал? Что Сталин побледнеет, коленки у него задрожат?

Сталин не побледнел. И коленки у него не задрожали. Потому что он знал, о чем президент Трумэн намерен ему сообщить. Еще в марте 45-го, за четыре месяца до Потсдама, Берия представил Сталину обобщенный доклад о состоянии работ в США по реализации «Манхэттенского проекта». Уже через двенадцать дней после сборки первой атомной бомбы в Лос-Аламосе описание ее устройства было передано Курчатову и Кикоину. Сто тридцать тысяч человек было занято в «Манхэттенском проекте», он обошелся американцам в два миллиарда долларов. Понятно, что президент Трумэн хотел получить политические проценты с этих миллиардов. А что он получил? Ничего он не получил. Сталин никак не отреагировал на его сообщение. Просто никак. Будто и не услышал. Американцы подумали: не понял. Попытались разъяснить. А он все равно не понял.

Это было единственно верное решение. Никакого другого решения в этой ситуации быть не могло. Прохожий не увидел заряженного кольта в руках бандита. Не понял, чем это он так размахивает, что за хреновину сует ему под нос. Что делать бандиту? Стрелять? Но как стрелять, когда вокруг люди? А прохожий идет себе своей дорогой.

Чтобы так себя вести, нужно, конечно, иметь крепкие нервы. У Сталина были крепкие нервы. Пока суд да дело, прибрал к своим рукам Болгарию, Румынию, Чехословакию, Венгрию, Польшу. В Югославии Тито был. Про Прибалтику и говорить нечего. К Финляндии подбирался. Его танки одним броском могли дойти до Парижа. В считанные дни — до Рима, Мадрида и берегов Ла-Манша. В Европе стояла его пятимиллионная армия, равной которой не было ни у кого никогда во всем мире.

У Трумэна сдали нервы. Ахнул своими «бэби» по Хиросиме и Нагасаки. Чтобы Сталин понял, что у него в руках. А он снова сделал вид, что не понял. Ноль вниманья, фунт презренья. По танкам атомной бомбой не ахнешь. На Москву замахнуться? А мировое общественное мнение для чего? Поднять руку на союзника, простого русского парня, брата по оружию? Шутить изволите, мистер Трумэн. Диалектика. Сила есть, ума не надо? Надо. Даже атомной бомбе можно противопоставить несколько сотен метров целлулоидной пленки. С той же «Встречей на Эльбе». Только нужно уметь это сделать.

Да, с Рузвельтом не повезло. Зато с Черчиллем повезло. Если бы он остался до конца Потсдамской конференции, Сталину пришлось бы, конечно, трудней. Сталин насквозь видел этого неукротимого английского бульдога. Но и тот насквозь видел Сталина. Но посередине конференции Черчилль улетел в Лондон, а вместо него в Потсдаме появился новый премьер-министр Великобритании мистер Клемент Ричард Эттли, лидер лейбористской партии, победившей на парламентских выборах. Хорошо подыграли английские избиратели, в масть. Пока Эттли осваивался, пока находил общий язык с Трумэном, поезд ушел.

Но Черчилль не успокоился. Умный все-таки, сукин сын. Он раньше других понял, что Сталин сумел обесценить американского козырного туза — атомную «бэби», что сейчас нужно играть другими картами. И он включился в игру. Его речь 5 марта 46-го года в американском городе Фултоне — это был сильный ход. «Советы контролируют уже не только всю Восточную, но и Центральную Европу». «Пора стукнуть кулаком». Сталин понимает только язык силы. Запад должен осознать, что в мае 1945 года война не закончилась, из «горячей» она превратилась в «холодную». «Холодная война». Слово было сказано. Но поздно.

Да, Черчилль сделал в Фултоне сильный ход. Но мировое общественное мнение — это не автомобиль, который можно остановить, резко нажав на тормоз, и круто развернуть в другую сторону. Это, скорее, океанский лайнер с огромной инерцией движения вперед. Нужно время, чтобы изменить его ход. И Сталин не расположен был безучастно наблюдать за действиями команды.