Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник)

Остаток вечера обернулся настоящей мукой. После стольких дней изнурительной подготовки нервы мои, естественно, сдали. Даже если бы задуманное удалось, потребовался бы длительный восстановительный период, чтобы прийти в себя, прежде чем навсегда покинуть Бринмаур. После провала же дело обстояло во сто крат хуже. Я сразу же пал жертвой тысяч страхов и тревог: что, если вдруг – ах! – что, если вдруг какая-нибудь случайность, какой-нибудь пытливый взгляд или жест, какое-нибудь неосторожно оброненное слово выдадут меня? Конечно, я готовился подвергнуться подобным психологическим испытаниям, но лишь на некоторое время, притом имея возможность свободно строить планы на будущее. В нынешнем же положении я был лишен даже этого утешения. Ибо совершенно очевидно теперь, что вся программа провалилась. Тетя не только жива, у нее даже нет серьезных повреждений.

Надо быть осторожным. Именно поэтому я так методично, так подробно фиксирую все события и полагаю поступать так же впредь.

Мы с Эвансом притащили из сарая какую-то снятую с петель дверь и на сем шатком ложе доставили тетю домой, подложив ей под голову охапку пиджаков. Тащить ее по круче оказалось очень трудно, к тому же мой собственный пиджак был теперь навсегда загублен струйкой крови, стекавшей с тетиной щеки. Долго ли, коротко ли, наконец мы выбрались на дорогу – причем жестокосердный Спенсер не позволил даже там отдохнуть ни секунды. Вот еще один счет, по которому когда-нибудь, бог даст, ему придется со мной расплатиться.

Наконец мы оставили его на верхнем этаже усадьбы продолжать свои священнодействия над раненой, а я устремился к себе и в изнеможении упал в кресло. Тут же в комнату вошла кухарка – видимо, сейчас, в чрезвычайных обстоятельствах, она напрочь забыла о своих рутинных обязанностях и внутридомовых маршрутах.

– Я принесла вам чашку горячего чая, мистер Эдвард, очень крепкого. – И вправду, принесла, только большую часть успела пролить на блюдце. – Когда становится не по себе, нет ничего лучше чашки доброго чая. Мы с Мэри уже выпили по одной и почувствовали себя во много раз лучше. Вы попробуйте, – добавила она, заметив, что я вроде как нерасположен.

Я всегда пью только очень слабый чай, по возможности – китайский, с долькой лимона. Кухаркина же темно-коричневая жидкость никак не выглядела аппетитной.

– Попробуйте! – настаивала она. – Мэри-то была за то, чтобы подать чай в столовую, но я понимаю, что вам сейчас не до еды.

Это замечание прозвучало как раз вовремя, напомнив мне, что я должен выглядеть слегка выбитым из колеи. А то с моего языка как раз готово было сорваться, что я, мол, не вижу никаких препятствий к тому, чтобы подать чай в обычном порядке. Кухарке это, конечно, показалось бы проявлением душевной черствости. Стало ясно, что придется вновь в который раз пожертвовать собой. Я залпом проглотил тошнотворное пойло и, к своему удивлению, обнаружил, что оно произвело укрепляющий эффект.

Кухарка между тем, полностью игнорируя принятые общественные convenances[19], продолжала трещать без умолку. Она со всей страстностью – вот странная черта, свойственная всем представителям низшего сословия! – желала посудачить со мной о произошедшем. Нет, так не пойдет. Чем меньше разговоров на эту тему стану я вести с кем бы то ни было, тем безопаснее.

– Извините, дорогуша, – мне удалась слабая улыбка, – я не в состоянии говорить об этом.

– Бедный ягненочек! – О эти ее ласковые словечки и покровительственные интонации! – Конечно, понимаю. Вы ведь вдобавок все это сами видели!

Такого не следовало пропускать мимо ушей.

– Не все, дорогая, далеко не все. Однако могу я просить вас?.. – Тут я подал ей пустую чашку и, оставаясь в кресле, обхватил голову руками.

Кухарка удалилась – ничего иного ей, собственно, не оставалось. Я же закурил сигарету и погрузился в обдумывание ситуации. Чем дольше я ее обдумывал, тем больше успокаивался. Насколько можно было судить, ни при каком повороте дела поводов для подозрений в мой адрес не просматривалось. Увы, тогда я еще не знал, как мало пострадала тетя.

Через весьма продолжительное время послышалось, как Спенсер спускается по лестнице. Потом он вновь поднялся – видимо, чтобы дать какие-то указания Мэри, – и снова спустился. Я проворно спрятал дневник в специально предназначенный для него сейф. Когда доктор вошел, я уже спокойно вставал с кресла ему навстречу, чтобы справиться о новостях.

– Все обошлось очень хорошо, Эдвард. На удивление хорошо, неправдоподобно хорошо! Она уже пришла в себя, во всем организме ни единого повреждения. День-другой отдыха, покоя – и полностью оправится, как ничего и не было. Станет опять такой же, как всегда.