Убийство моей тетушки. Убить нелегко

До сих пор меня не покидала уверенность, что решительно все автомобили снабжены гидравлической системой, какую я вам недавно описывал. На некоторых моделях, впрочем, торможение осуществляется с помощью металлического стержня, который играет роль рычага, блокирующего колеса. Но оказалось, что тетин «Моррис» настолько допотопный (наверняка он стоял в гараже еще на Ноевом ковчеге), что его тормоза управляются тросом из плетеного стального волокна!

Тут могло помочь только одно. Придется надрезать восемь из десяти волокон и положиться на силу удара по педали – он должен будет порвать оставшиеся два. Это не так надежно, как вывести из строя основной гидравлический цилиндр, да к тому же резать надо будет с превеликой осторожностью. Необходимо получить внешний эффект не прямого среза, а потертости – ведь впоследствии возможен следственный осмотр. Впрочем, если повезет, он окажется невозможным – машину сомнет в лепешку, и осматривать будет нечего. Кроме того, работу следует осуществлять в несколько этапов, потому что потертость в каждом волокне не должна выглядеть свежей, а в двух соседних – одновременной. В общем, сегодня днем я и приступил к делу – со всеми свойственными мне осторожностью, осмотрительностью и артистизмом. Да что там! Многое наверняка спишется на безучастное ко всему и вся качество покрытия квумских сельских дорог…

Глава 5

Ближайшее время придется провести за письменным столом. Это поможет сохранить хладнокровие и ясный рассудок, ибо я сделал решительную ставку на сегодняшний день. Пока опишу вам события минувшего утра, а то, если молчать, воображение унесет меня бог знает куда.

У завтрака есть все основания считаться приятной трапезой. Но в Бринмауре он никогда таковой не бывает. Во-первых, абсолютно рабская привязка к строгому часу посадки за стол – это ошибка. Нельзя заставлять человека вставать с постели раньше, чем окончится необходимое ему время здорового сна. Не следует также торопить его с одеванием и приемом водных процедур, однако у нас они постоянно прерываются ревом тети: «Эдвард! Эээд-ваард! (Как же хорошо мне знакомо это утрированное растягивание гласных в моем имени! Оно всегда сулит неприятности.) Ты уже встал?»

Единственно правильным ответом было бы: «Нет! Сегодня я решил остаться в постели!» – но, увы, мне отчего-то никогда не достает смелости ответить таким образом. Вернее, однажды я это сделал, и тетка тут же, применив пытку издевательствами с перекрестным допросом, вынудила меня признать, что я заболел. После чего вместо сочувствия, заботы, лекарственного чая с тостом и покоя мне досталась значительная доза касторового масла безо всякого завтрака.

В общем, на этот раз я ответил, как обычно:

– Да, тетя. Уже иду. У меня тут… м-м… куда-то подевалась заколка от воротничка.

И зачем мне вечно придумывать оправдания? Тетка все равно им не верит.

– Ладно, хорошо. Поторопись. Завтрак стынет.

– Так нельзя ли оставить его на огне?

Старуха проигнорировала столь очевидный вариант. Понятно: она же нарочно позволяет завтраку стынуть. На прошлое Рождество я подарил ей специальный прибор для поддержания температуры пищи, но никто и не думает им пользоваться.

– А я уж думала, что ты не услышал гонга!

Эта реплика, должен заметить, относится к неизменным элементам тетиного репертуара. Ей превосходно известно, что не услышать звука устрашающего инструмента, коему не место ни в одном приличном домашнем хозяйстве, невозможно. По специальному распоряжению хозяйки дома Мэри колотит в него, пока медь не треснет (надеюсь, однажды это все же случится). И еще: так же хорошо тетя знает, что сам идиотизм предположения, будто после гонга остается нужда звать меня «голосом», оказывает на мою нервную систему необычайно раздражающий эффект.

Мне следовало в свойственной мне комфортной манере завершить обряд утреннего облачения, но, как всегда, я почему-то поддался на подстегивание и скомкал остаток процесса так, что не успел уделить должного внимания, например, вопросу: сочетаются ли подобающим образом носки с галстуком? В любой момент теткин крик мог раздаться вновь, а этого, как подсказывало мое сердце, оно бы уже не вынесло.

С неотвязным ощущением, будто что-то все же осталось упущенным, я слетел вниз по лестнице, опоздав лишь на какие-то двадцать пять минут. Сколько суматохи по ничтожному поводу! Ведь это можно назвать образцом пунктуальности.

Тетя смерила меня холодным взглядом:

– Как я рада, что ты соизволил поспешить. Причесаться, в самом деле, можно и потом. – Она вылила из моей чашки холодный чай и застыла на стуле с видом мученицы, ожидая, пока я поем.