И вот я решила форсировать события. Надо предоставить Эдварду самый последний шанс одуматься и начать работать. Захочет им воспользоваться – сделаю все от меня зависящее, чтобы ему помочь. Откажется или просто надует губы – попробую заставить. Тут он прав, я хотела его заставить, и мне давно следовало это сделать – хоть отправляться именно в Бирмингем необязательно. Если впервые в жизни у него получится меня ослушаться и он останется в Бринмауре, при этом отказавшись от преступных умыслов, так что все вернется к прежнему порядку, который существовал до его пешей прогулки в Ллвувлл и обратно, – что ж, постараюсь с этим примириться, и мы как-нибудь потрусим по жизни бок о бок дальше. Но если он откажется, надует губы и к тому же – к тому же! – несмотря на последнее страшное предупреждение, продолжит строить козни, я его не пощажу.
Глава 6
И вот наступил час, так сказать, последнего собеседования. Отчет Эдварда о нем не слишком честен. Возможно, и бестактно было с моей стороны приступать к нему с серьезной беседой в то время, когда он собирался поспать, но ведь я никогда не только не одобряла привычки к дневному сну, а даже не помнила о ее существовании. К тому же он сам отрицал, что следует ей регулярно, и, как и многие другие, говорил, что любит иногда отдохнуть, если нет дел. Утверждать же, будто я прочла «монолог, или, скорее, лекцию», мне представляется явным преувеличением. Я всего лишь попыталась подчеркнуть: ему пришла пора поднапрячься и занять более надежное положение в жизни. Даже из проклятого дневника вы сами видели: начала я достаточно мягко. И, кстати говоря, может, фигура у меня и «коренастая», и «нескладная», но ногами я «попирала» не его каминный коврик, а свой! Именно эту деталь племянник всегда упускал из виду, а в ней все дело.
Ну да бог с ним. Эдвард отреагировал на то, что я считала и до сих пор считаю более чем щедрым деловым предложением, как угодно, только не с пониманием. До тех пор мне удавалось сносно владеть собой, хотя, признаюсь, не без труда – разве что, допускаю, тон мой приобрел некоторую резкость, когда прозвучало: «Жду ответа». Я намерена была добиться ответа во что бы то ни стало. Однако непоправимые слова еще не слетели с губ: имела место откровенная прямота, но не «ожесточение» и не «безжалостность», о которых упоминает Эдвард.
Но тут племянник, к моему глубокому удивлению, совершенно взбеленился. Я даже представить себе не могла, сколько ненависти в нем накопилось, и сначала слушала скорее с изумлением. Но постепенно и во мне закипела ярость. Трескучую ахинею насчет рабской зависимости от жалованья еще можно было пропустить мимо ушей, как и глупости об «избавлении от необходимости содержать его» – даже Эдвард в своем ослеплении не мог не признать: в этой ситуации ему предлагалось больше денег, а не меньше! – но грубых выпадов в адрес дражайшего доктора Спенсера, без чьих забот неблагодарный дурак просто не достиг бы зрелого возраста, а также упреков в гибели пекинеса, которого племянник сам швырнул под колеса, чтобы отправить на тот свет меня, – такого я вынести не могла. Прямо по ходу дела созрело решение: раз так, значит, пришло время говорить начистоту – и хотя бы таким образом предостеречь его от саморазрушительного шага к неминуемой гибели. И тогда я, как правильно написал Эдвард, напомнила ему о сплошном безобразии, в которое он превратил и собственное детство, и всю свою дальнейшую жизнь. Поверьте мне, записи племянника отличаются замечательным качеством, вообще свойственным этому автору, – незаметно смягчать все неприглядные стороны своего поведения – в данном случае неприятные обстоятельства его исключения из школы. Тут он достигает особой ловкости в подмене понятий. В общем, по этому пункту, как и по множеству других, я высказалась прямо и – охотно признаю – весьма горячо, но, конечно, не как «торговка рыбой в порту». Всего-то вырвалось одно-два крепких выражения.
И потом, разве я не закончила свою речь открытым, ясным, недвусмысленным предостережением – то есть требованием «вести себя прилично»? На сей раз он не мог не понять, что имеется в виду. Вот и «веди себя прилично». «Или я приму меры».