Убийство на Аппиевой дороге (ЛП)

- Это действительно важное дело, но никакого секрета тут нет. Всё из-за Марка Целия. Вот уж кому выпал хлопотливый год. Цезарь намерен добиваться консульства на следующих выборах; но это невозможно, пока он отсутствует в Риме; а вернуться в Рим он не может, пока является командующим. Теперь его сторонники в городе добились, чтобы для него было допущено исключение, позволяющее ему баллотироваться на выборах, не находясь в Риме. Разумеется, это означает создать неприятный прецедент; но уж если мы пошли на то, чтобы в этом году у нас был лишь один консул, то по утверждению сторонников Цезаря будет только справедливо дать Цезарю возможность добиваться консульства, находясь в Галлии. К тому же, это послужит поддержанию мира – я имею в виду, равновесия – между Великим и Цезарем. Так вот, Целий угрожает наложить вето на этот законопроект – точно так же, как и на реформы Помпея.

- А твоя роль во всём этом?

- Определённые круги обратились ко мне с просьбой использовать своё влияние на Целия, дабы убедить его воздержаться от применения своего права вето и не препятствовать избранию Цезаря. Целий согласен изменить своё решение; но прежде мы оба хотим точно знать, каковы цели и намерения Цезаря. Так что я еду в Равенну, дабы побеседовать с Цезарем по душам. Что называется, прояснить обстановку.

- Колёсики внутри колёсиков, - пробормотал Эко.

- Уж лучше так, чем одно большое колесо, движущее весь мир – чего хотелось бы некоторым, - отвечал Цицерон. – Но я не могу терять времени. В любой день Цезарь может оставить Равенну и двинуться обратно в Галлию. Носятся слухи о начавшемся там восстании. Возглавляет его какой-то галл с их типичным именем, которое не выговоришь, языка не сломав. Как его, Тирон?

- Верцингеторикс, - без запинки произнёс Тирон. В отличие от патрона, он был совершенно трезв.

- Да. Так что, сами видите, у меня нет времени отвлекаться на поиски – как ты сказал, Эко? Полуразвалившейся конюшни посреди заброшенного поля. И вам бы я тоже не советовал. Не искушайте Фортуну. Со мной вам ничего не грозит. Вы будете обеспечены всем необходимым. Поезжайте со мной в Равенну, а потом мы вместе вернёмся в Рим.

- Мы должны завтра же двинуться в Рим, - мрачно сказал Эко. – Там же Бетесда и Менения места себе не находят. Для них каждый лишний день…

- Но ведь у тебя в армии Цезаря брат, верно? – спросил Цицерон. – Твой младший, Гордиан – его, помнится, зовут Метон. И он тоже не находит себе места. Ведь ваши родные наверняка успели написать ему о вашем исчезновении. У вас есть возможность повидать его прежде, чем Цезарь со своим войском снимется с лагеря и двинется на север. Так что сами видите, вам будет лучше ехать со мной. Но уже поздно. Всем пора спать, если мы завтра хотим выехать рано. У тебя усталый вид, Гордиан. А Эко зевает вовсю. Я позаботился, чтобы этой ночью вы спали на хорошей мягкой постели в отдельной комнате, самой лучшей из всех в этой харчевне. Думаю, спать вы будете как убитые.

Цицерон оказался прав.

Глава 25

Ставка Цезаря находилась в большой вилле на окраине города, окружённой множеством палаток и на скорую руку возведённых построек. Всякий военный лагерь напоминает маленький город, рассчитанный на обслуживание большого количества молодых здоровых мужчин, наделённых отменным аппетитом, и обладает тремя отличительными признаками: азартные игры, присутствие большого числа проституток и грубая, щедро пересыпанная руганью речью обитателей.

Мы прибыли в Равенну вскоре после полудня. Цицерон и Тирон отправились договариваться насчёт встречи с Цезарем, а мы с Эко пошли искать Метона. Найти его оказалось нетрудно. Первый же легионер, которого мы спросили, указал нам палатку, откуда доносился шум множества голосов. Едва мы вошли, он стих; но виной тому, как тут же выяснилось, было вовсе не наше появление. Послышался частый дробный стук, а затем взрывы смеха и ругань. Здесь играли в кости. Кости использовались самые примитивные – сделанные из костей животных, пожелтевшие от времени, заточенные с двух сторон, с грубо намалёванными на четырёх гранях цифрами. Один из грудившихся вокруг стола подхватил их. Затем он выпрямился, и я узнал Метона.

С тех пор, как мой сын пошёл на службу к Цезарю, мы виделись от силы два-три раза в год, да и то лишь урывками. И перед каждой встречей я боялся, что увижу его с искалеченной рукой или ногой, лишившимся пальцев, глаза или уха; увижу, что к полученному в первой битве шраму на лице, ставшему с годами почти незаметным, прибавился новый. До сих по удача сопутствовала Метону, и хотя на теле у него и прибавилось рубцов, увечье его миновало. И каждый раз меня поражало, какой же он, в сущности, юный. Теперь ему было двадцать шесть, по всем меркам он был зрелым мужчиной. На висках поблёскивали седые волоски, и лицо приобрело коричневый оттенок. Долгие годы под палящим солнцем и пронизывающим ветром давали себя знать.