Я взглянул на Целия, но у него был такой же недоумевающий вид. Ни тонкой, но многозначительной улыбки, ни скрытой насмешки в глазах.
- Значит, я ошибся. Перепутал имена. Со мной это бывает последнее время – возраст, должно быть. Слишком много имён пришлось узнать за все эти годы. Я начинаю думать, что наша память подобна восковой табличке: записываешь на ней все имена, которые узнаёшь, и места остаётся всё меньше, так что писать приходится всё мельче, пока буквы не сливаются и не становятся совершенно неразличимыми. Правда, у некоторых хорошая память на имена. Или же они держат рабов, приученных всё запоминать. А тебе не случается путать имена, Цицерон? Ты ведь лишь немногим моложе меня.
- Твоя правда, – отвечал Цицерон. – Вот у Тирона замечательная память. Сколько раз без него я сел бы в лужу в какой-нибудь захолустной дыре, где избиратели смертельно обижаются, если не помнишь их родословную со времён царя Нумы!
Это была шутка политика. Мы все рассмеялись, но Целий буквально зашёлся смехом.
- А причём, собственно, Марк Антоний? – спросил Цицерон.
Я пожал плечами.
- Да ни причём. Говорю же, Фульвия упомянула о нём случайно. Так ты говоришь, он и Милон не друзья. А как насчёт тебя самого? Тебе он друг?
Цицерон поглядел задумчиво.
- Он мне не враг – если ты это имеешь в виду.
- То есть?
- Между нами нет вражды – по крайней мере, с моей стороны.
Целий возвёл очи горе.
- Да будет тебе ходить вокруг да около, Цицерон. Ясно же, что Гордиан хочет навести справки об Антонии. Я, правда, представления не имею, для чего ему это понадобилось; но не вижу причин темнить. Гордиан твой гость, он делит с тобой трапезу; так почему бы и не рассказать ему всё, что его интересует? В конце концов, нам, возможно, когда-нибудь понадобится от него ответная любезность.
Мгновение Цицерон, казалось, колебался, а затем развёл ладони – дескать, будь по-твоему.
- Ладно. Гордиан, что ты знаешь о Марке Антонии?
- Почти ничего. Только то, что он один из ближайших помощников Цезаря и недавно вернулся из Галлии добиваться магистратуры.
- Должности квестора, - уточнил Целий. – И наверняка пройдёт – пусть только состоятся выборы.
- И какую же политику он намерен проводить?
- Само собой, он во всём поддерживает Цезаря, - отвечал Цицерон. – Помимо этого, его единственная политическая программа – делать карьеру.
- Прямо скажем, он такой один, - пошутил я. Цицерон и Целий даже не улыбнулись. Тирон нахмурился, оскорбившись за своего бывшего господина. Эко, сохраняя бесстрастное выражение, едва заметно покачал головой, видимо, удивляясь моей непочтительности.
- Я слышал, в армии его любят, - сказал я. – По крайней мере, так рассказывал мой сын Метон.
- Да, он популярен. Умеет найти общий язык со всеми, - заметил Цицерон без особого одобрения. – Главным образом тем, что несмотря на знатное происхождение, не гнушается принимать участие в попойках и кутежах простых воинов. Он с детства был такой. Мальчишкой водился с рабами своей матери и с вольноотпущенниками. Всегда любил возиться в грязи. Был привержен к простым, грубым развлечениям. Правда, надо сказать, обстоятельства поначалу не слишком ему благоприятствовали.
- А можно подробнее?
- Хорошо. Только начинать придётся с его деда. – Ну, ещё бы, подумал я; не бывает так, чтобы рассказ о карьере римлянина знатного происхождения начался просто с его появления на свет. – Во времена моей юности он был весьма заметной фигурой. Я хорошо знал его – он был один из моих учителей риторики и, пожалуй, лучший оратор своего времени. Речи его были великолепны. Разили, как гром. Правда, он никогда не публиковал их. Говорил, что это глупо, ибо даёт противникам возможность уличить тебя в том, что ты изменил своим взглядам. – Цицерон, всегда заботившийся, чтобы его речи были опубликованы, издал печальный смешок.
- А не было какого-то скандала, связанного весталкой? – спросил Целий.
- Тебе непременно нужен скандал?
- Да! А если скандала нет, я его выдумаю!
- Что ж, ты прав. В своё время против Марка Антония Оратора действительно выдвигали обвинение в изнасиловании весталки, но на суде был он полностью оправдан и сделал впоследствии блестящую карьеру, став консулом, затем цензором, а затем будучи избранным в коллегию авгуров. Он одним из первых выступил в поход против сицилийских пиратов. Разбил их наголову и получил триумф. Сенат разрешил ему украсить Ростру носами захваченных кораблей и даже принял постановление о том, чтобы воздвигнуть ему статую на Форуме.
- Статую? – переспросил Эко. – Никогда не видел на Форуме такой статуи.
- Это потому, что её потом убрали – после того, как его казнили. Это было во время гражданской войны. Я до сих пор помню его голову на пике на Форуме – она потом долго снилась мне в кошмарах. Увидеть голову своего учителя, насаженную на пику… Увы, даже самому мудрому политику случается ошибиться; а в те времена любая ошибка могла стать роковой.
- Почти как сейчас, - тихонько сказал Целий.
Я заметил, как Эко отложил кусок курятины.