Убийство на дуэли

Едва закрылась дверь парадного входа, как Бакунин тут же воскликнул:

— Какая женщина!

— Княгиня? — робко спросил я, предчувствуя продолжение.

— Княжна, князь, княжна! Влюбилась в тебя по уши.

— Антон Игнатьевич! — взмолился я. — У них траур.

— Э, братец ты мой, жизнь сильней траура. Но какова! И что важно — решительна, чрезвычайно решительна!

— Вы преувеличиваете. Да, она заинтересовалась, вспомнив меня на этих сборищах у Югорской.

— Не заинтересовалась, а влюблена, князь, влюблена!

— Вы ошибаетесь, — краснея, пытался отговориться я.

— Я ошибаюсь?! Князь, голубчик, скажи мне, сколько у тебя было женщин?

— Право, Антон Игнатьевич, перестаньте.

— Нет, скажи, князь, скажи.

— Ну, ведь я… Не знаю… Я не считал.

— Ах, ты не считал! Так ты сосчитай! Это не составит больших трудов. Это если я начну считать свои романы, то выйдут затруднения — собьюсь на первой сотне. И после этого я ошибаюсь?! Поверь, князь, мне, старому донжуану. Княжна влюбилась в тебя еще тогда, в салоне этой Югорской. Ты запал ей в сердечко. Запал случайно, незаметно. И вдруг раз — и вот ты. И поверь, у нее есть и другой. Но ты милее, князь, милее. Но женщина она роковая. Причем роковые женщины, брат ты мой, бывают двух типов. Роковая женщина для тех, кто в нее влюблен, либо для тех, кого любит она, — тут важно, что губит она других. И роковая женщина для себя. Рок витает над ней и губит ее, именно ее. Роковая женщина для других — бездеятельна, даже равнодушна, притягивая к себе; все гибнут вокруг нее, а она и пальцем не пошевельнет. А второй тип — роковая для себя — всегда решительна. Княгиня решительна. Уверен, князь, отчаянная женщина!

Глава двадцать первая БЛИЖАЙШИЙ СПОДВИЖНИК

Еще один Геркулес. — Глаза, гипнотически действующие на женщин. — Гипсовый сапог. — Разговор о романах в духе Конан Дойла. — Претендент на роль Шерлока Холмса. — Мечтательность Иконникова. — Никто, кроме Иконникова, не знал о месте дуэли, даже сам князь Голицын.

На моих часах было пять минут четвертого, когда мы, взяв извозчика, подъехали к дому Кондаурова. Он жил в собственном доме недалеко от Балтийского вокзала. Извозчик попался на редкость бестолковый. Несколько раз Бакунину приходилось подсказывать ему дорогу, но в конце концов мы добрались по адресу.

Дом оказался двухэтажным, красного кирпича, с красиво выложенным фасадом. На наш звонок к нам вышел, как выяснилось впоследствии, единственный слуга Кондаурова, исполнявший обязанности и швейцара. Ростом и силою он не уступал ни дворнику Никите Голицыных, ни Макару-Полифему-Герасиму Толзеева. Такие гиганты не редкость на Руси, но, признаться, встретить трех подряд в один день, да еще почти в одном и том же качестве, случай, достойный удивления.

— К барину, — сказал Бакунин тоном, не допускающим возражения.

— Барин больны, — пробасил гигант, исподлобья посмотрев на незваных гостей.

— Доложи: Бакунин Антон Игнатьевич и князь Захаров, — сказал Бакунин, делая шаг вперед.

Гиганту пришлось впустить нас. Еще раз взглянув исподлобья, он оставил нас в прихожей и, словно сомневаясь в чем-то, отправился в гостиную. Минуту спустя гигант вернулся, молча протянул руку за одеждой. Мы разделись, отдали ему плащ и пальто, цилиндр и мою кепку. Гигант повесил все это на вешалку в прихожей и, проводив нас до гостиной, открыл перед нами дверь.

Гостиная оказалась маленькой, уютной комнатой в два окна с камином, выложенным черным мрамором. Господин Кондауров поднялся нам навстречу из удобного мягкого кресла.

Это был мужчина лет сорока — сорока пяти, выше среднего роста. Продолговатое лицо его было выбрито начисто на европейский манер. Глубоко посаженные серые глаза казались холодными, даже как будто насмешливыми. Как потом мне сказал Бакунин, такие глаза гипнотически действуют на женщин. Небольшой, но хорошо очерченный подбородок говорил о твердости характера и воле. Чувствовалось, что это физически очень сильный человек, хотя он не был атлетически сложен и от этого вся его фигура выглядела как-то элегантно.

Левая нога Кондаурова до самого колена была обмотана чем-то белым. Присмотревшись, я увидел, что это гипсовый сапог.

— Здравствуйте, господа, — сказал Кондауров мягким, приятным голосом.

— Бакунин Антон Игнатьевич, — кивнул головой в знак приветствия Бакунин, — а это князь Захаров Николай Николаевич.

Я тоже кивнул головой.

— Кондауров Григорий Васильевич. Прошу вас, господа, садитесь.

В голосе Кондаурова мне почудилась какая-то вкрадчивость и как будто насмешка. Позже Бакунин рассказал мне, что такой голос действует на женщин так же гипнотически, как и холодноватые, чуть насмешливые глаза.

Мы сели на стулья, словно нарочно приготовленные для нас.

— Княгиня Мария Андреевна говорила мне, что вы собирались посетить ее, — сказал Кондауров.