Убийство на кафедре литературы

Этот человек на кафедре, высокий, элегантный, буквально завораживал слушателей. Опущенные руки, исходящий от него тонкий аромат, свободно льющаяся речь — без заглядывания в конспекты. Лекции Тироша проходили в самом большом зале здания Майзер в старом комплексе университета в Гиват Рам.

В углу комнаты, где был обнаружен труп, валялась увядшая побуревшая гвоздика — гротескный свидетель завершенности эстетического образа ученого, от которого остался дурно пахнущий труп, представший сейчас привычному, но тем не менее не защищенному от шока взору работника полиции.

«В этом черепе был когда-то язык, он умел петь»[2] — вспомнил Михаэль, и ему вдруг показалось, что он вслух произнес слова принца Гамлета.

Арье Клейн — его толстые губы дрожали — нарушил молчание: издал хриплый звук и вышел из комнаты.

Капитан Охайон дал знак Эли Бехеру, тот вышел и, вернувшись, сообщил, что все уже покинули помещение. Михаэль успел осторожно приоткрыть окно рукой, обернутой носовым платком, отнятым от лица, задержав при этом дыхание.

По этой стороне коридора — большие, хорошие кабинеты, принадлежавшие видным профессорам, думал Михаэль, выглянув в коридор, чтобы глотнуть свежего горячего воздуха. Из окна открывался прекрасный вид на мечеть «Золотой купол» и Старый город, расстилавшиеся внизу. Капитан Охайон вернулся в кабинет, глянул на труп, вздрогнул и снова посмотрел на Старый город.

— Придется вытащить труп в подвал, к автостоянке, — сказал Эли Бехер. Он стоял у входа в кабинет, держа дверь приоткрытой.

— Здесь лифты поблизости, — сухо заметил Михаэль.

Эли, гнусавивший из-за насморка, осторожно приблизился к трупу, находившемуся между батареей отопления и большим столом, и заглянул через плечо патологоанатома.

— Не трогать! — предупредил Михаэль, не поворачивая головы, с интонацией человека, который знает, что говорит нечто общеизвестное.

Прошли долгие минуты, прежде чем молодой патологоанатом, лицо которого стало зеленым под стать халату, сказал шепотом:

— Кто-то здесь сильно бушевал.

Михаэль с этим врачом был не знаком, но из-за того, что тот, по молодости лет и отсутствию опыта, не смог сразу сформулировать заключение в профессиональных терминах, почувствовал к нему некоторую жалость и симпатию. Лишь затем патологоанатом заметил, что череп трупа проломлен в нескольких местах, и спросил, не использовался ли для удушения галстук.

— Впрочем, это не было причиной смерти, я могу еще до экспертизы почти с уверенностью сказать. Видите, — обратился он к Эли, и тот послушно взглянул на шею жертвы, набухшую вокруг плотного узла галстука.

Врач чуть не упал, поворачивая шею трупа.

Вглядываясь в его лицо, Михаэль заметил морщинки в углах глаз и подумал, что тот не так уж и молод. Он спросил, когда примерно наступила смерть.

— Нужна экспертиза, но по грубой оценке, минимум часов сорок восемь тому назад.

Врач указал на костюм, который выглядел тесным на раздутом трупе.

— Его избивали перед смертью?

— Видимо, да. Я бы сказал, что его били по лицу, возможно, кулаком, возможно, стулом.

Врач вытер рукой в резиновой перчатке капли пота со лба. В его глазах все еще был ужас. Михаэль хотел расспросить о деталях, но тут дверь кабинета открылась.

Работники передвижной криминалистической лаборатории вошли в кабинет словно бы с заготовленной улыбкой. Михаэль знал, что выражение их лиц — не более чем самозащита. Когда-то он сам не способен был «сделать лицо игрока в покер», как называла это Циля. Хорошо получалось это у Пнины из экспертного отдела. В комнату протиснулся фотограф Цвика, присвистнул и зажал нос.

К концу съемок и замеров в кабинете уже находились все специалисты-«функционеры», как называл их Бехер, — начальник полиции округа, пресс-секретарь, офицер следственного отдела. Все пришли сюда, рассматривали труп, героически преодолевая запах в комнате, — лишь для того, чтобы «отметиться».

— Такого у нас еще не было. Убийство в университете. Может, это теракт, что вы скажете, Охайон? — спросил Арье Леви, начальник полиции Иерусалимского округа.

Михаэль, прочистив горло, ответил, что возможно. Он с нетерпением ждал выноса тела. Исчезнет ли когда-нибудь из кабинета трупный запах, думал он.

Отсюда открывался такой прекрасный вид. Охайон понимал, что его собственное воспоминание об этом запахе тоже не скоро исчезнет, ведь он знал покойного и не раз завидовал его спокойной и уверенной манере чтения лекций, элегантности и утонченности.