Убийство на канале

Чем больше думал об этом Морс, тем больше вопросов возникало в его голове. В своей жизни ему приходилось сталкиваться со многими случаями, когда данные судебных экспертиз и патологоанатомов оказывали ключевое значение на исход судебного дела. Но сейчас его не особенно восхищали заключения, которые (предполагается) были выведены из более-менее научных фактов, предоставленных доктором Самюэльсом. По мнению Морса (который, надо признаться, вообще не имел медицинских или научных титулов) разрывы на одежде и описанные ранения, вероятнее всего, были нанесены таким способом, как если бы нападающий стоял за спиной Джоанны и стискивал левой рукой ее левую кисть, а правая рука (ее) была с силой прижата к губам. Тогда ее пальцы почти наверняка оставили бы синяки на лице, отмеченные в описании.

Ну, а этот Джарнел? Обвинение, вероятно, сильно впечатлилось при первом заслушивании его показаний. Иначе почему они готовы были отложить судебный процесс на целых шесть месяцев… ради одного заключенного? Даже полковник не сохранил комментариев! Тогда почему, когда он предстал перед судом, как и полагается, чтобы рассказать свою историю, никто не пожелал его выслушать? Существовало ли нечто, некий факт, который заставил суд отбросить, или хотя бы пренебречь откровениями, которые его сокамерник Олдфилд сделал? Потому что, какие бы обвинения не предъявлялись Олдфилду, его нельзя было упрекнуть в непоследовательности. Трижды после смерти Джоанны он утверждал, что она «невменяема», что «не в себе», что у нее «с головой не все в порядке». И так выглядело, что не было расхождений и в утверждении членов экипажа, что, по меньшей мере, один раз (что не означает ли два раза?) им приходилось спасать Джоанну при попытке утопиться. Единственный важный момент, раскрытый Джарнелом, состоял в том, что Олдфилд не только настаивал, что невиновен, но также пытался свалить всю ответственность на остальных. Бесспорно, недостойное похвалы деяние! Но если сам Олдфилд был невиновен, на кого другого он мог указать, как на виновного? Во всяком случае, в то время никто не выразил готовность обратить внимание ни на слова Джарнела, ни на слова Олдфилда. А что если они были правы? Либо один из них был прав?

Одна любопытная мысль пролезла в сознание Морса и угнездилась где-то в его мозге – о будущих действиях. И еще одна – более значимая: не стоит забывать, что он просто развлекается, просто пытается заполнить пустоту нескольких дней вынужденного безделья; играть с этой мелкой задачкой – все равно, что решать кроссворд. И только немного смущал один факт: каким образом оказалось, что гири на весах правосудия в течение всего времени были сложены на чаше против пьяниц, убивших Джоанну Франкс.

А навязчивые сомнения все не оставляли его.

А что, если они…

Глава семнадцатая

Писатели детективов склонны искать в любом убийстве сложности и загадки, отвергая очевидного подозреваемого. Они не останавливаются, пока не находят новое, удобное им объяснение.

Дороти Сэйерс, касательно убийства Джулии Уоллес

Мысль о том, что экипаж мог быть не виновен в убийстве Джоанны Франкс, оказалась одной из тех безрассудных догадок, которые испаряются с восходом солнца на чистую голову. Потому что, если не они были исполнителями, то кто это мог быть? Все равно Морс был почти уверен, что если бы процесс проходил одним веком позже, обвинение не было бы так категорично. Естественно, в те времена приговор судебных заседателей выглядел бесспорным и удовлетворительным, особенно для враждебно настроенной толпы, заполнившей улицы и жаждавшей крови.

Но надо ли было доводить до такого приговора? Разумеется, косвенные подозрения были таковы, что можно было отправить на виселицу и святого, но не было ни одной прямой улики, не так ли? Не было свидетелей убийства, не было известно, как его совершали, не было достаточно убедительного мотива – почему? Был только интервал времени, было место и Джоанна в воде, влекомая течением по «Каналу Герцога» много лет назад.

Конечно, если не считать каких-нибудь пассажей в показаниях, которые не упоминаются в книге – на первом или втором процессе. Полковник, очевидно, много больше интересовался распущенными нравами лодочников, чем необходимостью улики подкреплять доказательствами, и, может быть, просто опустил подтверждающие показания некоторых свидетелей, которые могли бы явиться в суд.