Убийство на Неглинной

– Я верю вам, Саша, – успокоилась Вероника. – Знаете, я все думаю… Мне сказал ваш товарищ, – она, не поворачивая головы, показала рукой на Щербину, – что Сережа жив.

– Он не был убит в той машине, в которой вы ехали с мужем, – уклончиво ответил Турецкий. – Его допросили. Имеются официальные показания. Но мы… нашли в них необъяснимые противоречия. Думаю, что разъяснить нам их сможете только вы одна. Я могут задать вам несколько вопросов?

– Я готова рассказать…

– Личная наша просьба, Вероника, – Турецкий даже руку к сердцу прижал.

– Для вас, Саша… – попробовала улыбнуться женщина.

– Я понимаю, что сейчас вам тяжело будет все вспоминать и рассказывать. Но наше дело требует в обязательном порядке фиксировать буквально каждое слово, и процедура эта долгая и утомительная. Мы хотели бы, параллельно с протоколом допроса, записать его на магнитофонную ленту. Так мы сможем не слишком вас утомить. А повторные допросы, если в них появится нужда, провести после вашего выздоровления. Тогда, если не возражаете, начнем, поскольку времени у нас в обрез. Петр Григорьевич, прошу вас, приступайте.

И пока Щербина наговаривал в микрофон портативного диктофона «Сони», что допрос гражданки такой-то проводится в больничной палате с ее согласия следователями такими-то, с перечислением полных чинов, Турецкий, внутренне усмехаясь, ожидал, не забыл ли Петр Григорьевич о тех вопросах, которые они обговорили в машине, направляясь сюда.

– Все, – сказал Щербина, – начали. – Итак, имелись ли какие-то обстоятельства, которые могли насторожить вас или вашего супруга в дни, предшествующие… трагедии?

– Да.

– Что это за обстоятельства?

– Васе… Василию Ильичу угрожали.

– В чем состояла угроза и как она звучала? Разумеется, если вы в курсе дела.

– В последнее время, как я слышала во время его разговоров… Он много говорил по телефону, приходил домой поздно, ложился вообще… когда как, даже под утро, хотя уставал… Я это видела…

– А с кем он беседовал по телефону? – Турецкий поспешил отвлечь женщину от вполне справедливой обиды на невнимательного к ее прелестям мужа. – Вам знакомы эти люди?

– Конечно. Из Смольного звонили, из порта… Я ж и говорю, что в последнее время вокруг проклятого порта только и шли эти… толковища.

– Это ваш муж так говорил? – продолжал Щербина.

– Ну да, Вася… Говорит… О Господи! – вздохнула Вероника. – Это же не переговоры, а самые натуральные толковища! А что – это плохо?

– Да уж чего хорошего… А о чем должны были идти переговоры?

– Так все о том же порте. Там много каких-то предприятий, я не знаю, то ли аукцион, то ли еще что-то… Все звонили, требовали, а он говорил: не имеют морального права. Он ведь открытый мужчина был, поверьте мне. Если скажет «нет», даже во вред себе, от слова не откажется…

Турецкий выразительно посмотрел на Щербину, и тот кивнул, быстро записывая в бланк допроса.

– Вы говорите, что были и откровенные угрозы? Как они звучали? – снова вмешался Турецкий.

– Ах, Саша, – даже застонала Вероника, – мне и вспоминать-то страшно, не то что говорить!

– А вам сейчас уже нечего бояться. Вы, Вероника, ко всем этим «мужским» делам никакого отношения не имеете. Мы примерно догадываемся, о чем шла речь, какие требования и просьбы высказывались вашему супругу. Да, Петр Григорьевич? И разберемся в этих проблемах сами. Но мне все же хотелось бы повторить наш вопрос.

– Так возьмите и сами послушайте, – устало сказала Вероника.

– Как же мы можем это сделать? – удивился Турецкий.

– Очень просто, – безразлично ответила она, – поезжайте к нам домой… ко мне, – грустно поправилась она. – У Васи разговоры записывались на такую штуку, – она покрутила пальцем, а потом показала на диктофон, который держал в руках Щербина. – Нет, это было ужасно! Особенно последний…

– Когда он состоялся? – быстро спросил Петр Григорьевич.

– Боже мой! Да как раз в то утро!… Мы уже выходили. Тут звонок. Вася кричит мне: «Возьми трубку! Скажи – выезжаю!» Я, конечно, поднимаю, вежливо говорю «Алло» и вдруг слышу такой отборный мат, что мне стало просто страшно! Как он кричал! Как угрожал! И это его хамское: слушай сюда! А дальше такое, что я не могу передать…

– Успокойтесь, Вероника, дорогая… – Турецкий взял в руки ее пухлую, дрожащую, словно студень, ладонь и стал нежно гладить. – Сейчас-то не стоит волноваться. Ну – хам! Ну – матерщинник! Так они ж все такие, по Эрмитажам не ходят, куда им! А хотел-то он от вас чего?

– Я потом только поняла, что это он не мне кричал, а мужу, Васе. Я ж от ошеломления, от отупения какого-то и слова вымолвить не могла. А он – орал. Грязно, пошло, о Боже!

– Вы говорите, что все это может быть записано у вас на телефонной приставке? – с интересом спросил Щербина.

– Наверное. Если никто не стер. Я не знаю, был ли кто-нибудь у нас дома в эти дни… Может быть, сестра Васина приехала. Она в Луге живет. А ко мне ведь никого не пускали.

– У нее есть ключи от вашей квартиры?

– Может быть… у нее своя комната. Я… у меня были сложные отношения с Васиной семьей.