Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив

В ней чувствуется, решил Мордекай Тремейн, нечто большее, нежели просто жизнь. Бесспорно, она красива, но ее красота чуть более очевидна, чем подразумевает хороший вкус. Темные волосы, подвитые на концах, едва достающие до изящных плеч и при каждом повороте головы открывающие стройную шею, были жгуче черными. Безупречная кожа, яркие живые глаза, затененные длинными ресницами, способными трепетать, вызывая неизъяснимое волнение, полные алые губы, обнажавшие в улыбке ровные белые зубы, напомнили Мордекаю Тремейну глянцевый снимок в журнале о кино.

«Фотогеничная». Это слово вспыхнуло у него в памяти словно по щелчку затвора фотоаппарата. Она Голливуд со всеми его атрибутами: томная грация на фоне бархатной роскоши.

Неудивительно, что она производит такое впечатление. Полин Конрой – актриса, но пока не звезда; еще не ослепительное светило на небосводе, сияние которого притягивает к билетным кассам восхищенные толпы, но обладающая амбициями и снедаемая желанием взобраться по крутым склонам к обиталищу ангелов.

А это означало, что Полин Конрой постоянно работает на публику – точнее, непрестанно переигрывает, чтобы привлечь к себе внимание. Ей приходилось щедро расточать свои таланты, пока не получившие признания. Она не могла позволить себе скромно прятать за темными очками и псевдонимом успех в размере миллиона долларов.

На вопрос Филлис Голуэй она ответила не сразу. Тремейн не понял, было ли ее замешательство отчасти позой или объяснялось тем, что она и вправду затруднилась, облекая ответ в слова.

– Полагаю, с постановкой мы должны продолжить, – медленно промолвила Полин. – Ведь это наш долг перед зрителями. Мне кажется, именно этого хотела бы от нас Лидия.

Она замолчала и огляделась. Держалась Полин немного виновато, будто чувствовала, что выразилась шаблонно, слишком строго следуя репликам своей роли, придерживаясь традиции.

Мордекай Тремейн услышал достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Перед его мысленным взором возникла доска объявлений, которую он видел возле строения, названного Джонатаном Бойсом деревенским клубом. Пьесу «Для убийства есть мотив», указанную на афише, ставила «колония» Далмеринга в пользу местных благотворительных организаций – сиротского приюта на окраине Кингсхэмптона и приморского курорта на расстоянии пяти миль от деревни. Постановку широко рекламировали в округе, представление должно было состояться через две недели. Вопрос заключался в том, следует ли ее отложить – или даже отменить – в связи с тем, что вся деревня потрясена убийством.

Лидия Дэр не играла в пьесе, а выполняла обязанности помощника режиссера и брала на себя львиную долю неизбежной закулисной работы. Ее смерть в любом случае повергла бы в ужас труппу, а поскольку она свершилась жестоким и страшным образом, ее воздействие ощущалось вдвойне.

После того как Полин Конрой высказала свое мнение, наступила тишина, а затем нерешительно прозвучал еще один голос:

– А по-моему… лучше все отменить.

Голос подала Карен Хэммонд. Темные очки она сняла, и Мордекай Тремейн убедился, что не ошибся в своих предположениях: у нее действительно голубые глаза. Кроме того, первое впечатление, оставленное ее красотой, подтвердилось – Далмерингу определенно повезло с внешностью местных жительниц, – вдобавок Тремейн заметил, что нервы Карен Хэммонд вконец расстроены.

Он видел, как уголки ее губ судорожно подергиваются, руки непрестанно двигаются. Сама Карен этого не сознавала, а если и сознавала, то движения эти были настолько привычны ей, что она воспринимала их как само собой разумеющееся. Ранее этим днем, глядя на нее из машины, подъехавшей к дому, Тремейн успел обратить внимание лишь на очевидное – то есть внешность, платье и изящные манеры, – но теперь не сомневался, что если кто-нибудь из присутствующих и пал жертвой затяжной тревоги, то именно Карен Хэммонд.

Во взгляде Полин Конрой на женщину, прелесть которой резко контрастировала с ее собственной яркой и броской красотой, внезапно мелькнула враждебность.

– Почему? – резко спросила она.

Тонкие пальцы правой руки Карен Хэммонд нервно крутили украшенное искусной резьбой золотое колечко на безымянном пальце. Ответила она нехотя:

– Все это… так ужасно. Теперь все иначе, когда Лидия… мертва. Будут допросы… огласка. К нам съедутся газетчики, начнут задавать вопросы, совать всюду нос, следить за каждым нашим словом и шагом. Неужели вы не понимаете? Если мы не отменим пьесу, о ней наверняка напишут в газетах. Решат, что это интересный материал… захотят выяснить, чем занималась в постановке она, кто займет ее место и прочие детали. В итоге все будет выглядеть… сомнительно.