Убийство на улице Дюма

– Привод в семнадцать лет, по малолетке. Взломал дверь и проник в мужской клуб своего отца, проказы ради, видимо. Делу хода не дали, но парижские полицейские нагнали на него страху, бросив на сутки в камеру и сняв отпечатки пальцев.

– Понимаю. А то, что отпечатки этого парня оказались в кабинете, это не в порядке вещей? Он же был аспирантом факультета, который возглавлял Мут?

– И да, и нет. Жорж Мут был дуайеном, со студентами и аспирантами общался мало. Но пальчики Фалькерьо найдены на ручке двери, на папках на столе Мута, на стальных подлокотниках его кресла – оно опрокинулось, когда профессор упал. Мы с Русселем уже допросили Фалькерьо у него на квартире. С ним был еще один студент – Тьери Маршив, – и они тут же сознались, что ночью проникли в кабинет дуайена.

– Что? Они понимают, к чему это может привести? И как они вообще попали в здание?

– Я проверил дверь, которую они вскрыли. С этим бы и моя дочка Лея справилась. И – да, мальчишки очень нервничали… и не могли перестать болтать. Один все молол что-то про изображение святого Франциска, а другой – как не дал разбиться вазе из Нанси эпохи конца прошлого века.

Верлак слушал, но не комментировал. Вообще-то невиновный человек на полицейском допросе часто нервничает, но тут один из студентов раньше попадался на взломе. И странно, что оба парня говорят о каких-то предметах в кабинете, когда на полу лежал мертвым их дуайен.

Верлак затянулся сигарой и решил, что ваза была Галле. Дуайен мог себе такое позволить?

– Что они говорят о профессоре?

– Что увидели, как он там лежит, и решили, что у него был сердечный приступ. Сбежали, чтобы их не застигли в кабинете.

– А что они вообще там делали?

– Хотели посмотреть, кто получил какую-то там стипендию – оба на нее подавали. Вот на этот мотив и напирает Руссель: обвиняет их, что убили профессора ради этой награды.

– Merde, Руссель, – шепотом выругался Верлак. – Что за идиот.

Уважая Русселя за многие качества – в том числе трудолюбие и храбрость, – он постоянно злился на импульсивность прокурора и терпеть не мог его плоских шуток и манеры быть в любой компании самым громким. Синдром коротышки, подумал Верлак, который у марсельца вдвое сильнее.

– Вы слушаете?

Верлак стряхнул упавший на пиджак пепел и сказал в микрофон:

– Простите, Полик. Продолжайте, пожалуйста.

– Я направил бригаду на осмотр квартиры профессора Мута, и мы вызываем всех, кто был на приеме в этот вечер – у секретарши Мута есть список. Я велел тем, с кем мы установили контакт, завтра присутствовать в зале собраний факультета в девять утра, несмотря на воскресенье. Но некоторые уехали на уик-энд, и с ними связаться не удалось.

– Завтра утром – это отлично, благодарю вас. А с остальными можем побеседовать в понедельник. Я уже с минуты на минуту приеду.

Верлак отключился. Он понял, что сегодня к вечеру ему в Крийон-ле-Брав не вернуться, так что придется оплатить Марин такси до дома. Вдруг он ощутил желание поехать в Марсель и остановился поискать телефон своего нового друга – обожателя Марселя Оливье Мадани. Он позвонил этому режиссеру и предложил пообедать в своем любимом марсельском ресторане на улице Санте. Его держала семейная пара, поменявшаяся привычными ролями: жена работала на кухне, муж принимал гостей в зале. Каждый раз, входя в этот ресторан, Верлак чувствовал, будто попал домой – или в такое место, каким должен быть настоящий дом: теплый, с приглушенным светом, с искренними и дружелюбными хозяевами. Посетители ресторана все друг друга знали, пересаживались от стола к столу, как будто играли в музыкальные стулья. Верлаку было приятно, что можно подойти к кухне, сунуть голову в отодвигающееся окно и поздороваться с Жанной, спросить, что она для него готовит в этот вечер. Жанна готовила еду из местных продуктов по многочисленным рецептам, еду сытную и острую и в то же время изысканную. «Забавные блюда», – называла их Эммелин, когда он приводил ее сюда. Сейчас Жанна и Жак уже состарились, и Жак передвигался от стола к столу с тросточкой. Верлак подумал, что вскоре они уйдут на покой, а ресторан закроют. От этой мысли стало грустно.

Кусочек солнца, который он видел над вершиной Венту из окна отеля, теперь исчез. Верлак въехал в Экс и остановился напротив дома, который назвал ему Полик, увидев, что надпись на доме соответствует названию улицы – Жюля Дюма. Свой древний темно-зеленый «Порше» он втиснул между двумя полицейскими машинами. Трое молодых людей – видимо, студенты – подошли к его машине и осмотрели ее.

– Красавица, – донесся голос одного из них.

Верлак вышел, кивнул студентам. Они застенчиво улыбнулись в ответ и вернулись к прежнему занятию – смотреть, как входят и выходят в здание полицейские. Им эта процедура несколько наскучила, но почему-то они не могли от нее оторваться.

Из здания, построенного в стиле ар-деко, вышел Бруно Полик и направился к своему начальнику. Они поздоровались – и комиссар досадливо застонал.

– Что случилось, Бруно? – спросил Верлак.