Убийство на улице Дюма

– Мадемуазель Захари, Одри, – произнесла она наконец. Перевела дыхание. – Ничего не пропало, как я уже говорила комиссару. Самый ценный предмет – ваза Галле, и она на месте.

– Вы уверены, что та же самая? – спросил он.

Секретарша рассмеялась.

– Конечно! И вообще, – добавила она, закатив глаза, – вазы Галле не столько стоят, чтобы вор платил за фальшивку. Я изучала историю искусства, – пояснила она, хотя никто не спрашивал.

Верлак промолчал, потому что понятия не имел, сколько может стоить ваза Галле. Он вспомнил, что видел их в Малом дворце в Париже, но даст ли себе кто-нибудь труд такую воспроизвести? Он лично думал, что они стоят кучу денег.

– Вы были на приеме вчера вечером?

– Bien sûr[7]. Я уже говорила комиссару и дала ему список гостей.

– Долго ли вы там оставались?

Мадемуазель Захари подбоченилась.

– Я? Где-то до одиннадцати вечера. – Голос ее слегка дрогнул, и Верлак это немедленно отметил. Или нервничает – или в чем-то виновата.

– И направились оттуда прямо домой?

– Нет. Мы с моим молодым человеком встретились в баре «Золя». Там засиделись далеко за полночь, а оттуда домой. – Снова ее голос чуть просел, и она добавила: – Ушли около двух ночи, можете спросить тех, кто там работает.

– А пост дуайена… какой там срок пребывания? Четыре года, пять?

Мадемуазель Захари засмеялась:

– Пожизненно. Но вряд ли его убили ради…

– Всего хорошего, – перебил Верлак, заканчивая беседу.

Не поблагодарив, он как можно медленнее вышел из ее кабинета. Терпеть ее присутствие он больше не мог, а некоторые ответы будут, как он надеялся, завтра к утру.

Обернувшись, он сказал:

– И моему сотруднику принесите кофе. С одним куском сахара. – Она хотела возразить, но он добавил: – Немедленно. А к завтрашнему заседанию будьте добры подготовить список профессорско-преподавательского состава, технических работников и аспирантов с контактной информацией по каждому. Очень полезны будут также фотографии. Да, и расписание занятий.

Мадемуазель Захари хлопнула по столу книгой, отчего молодой полицейский в коридоре ухмыльнулся до ушей.

«Ну и сноб!» – подумала она. Ясно было, что судья видит в ней малообразованную секретаршу, а не человека с дипломом по истории искусств. Вздохнув, она припомнила, что сегодня суббота – еженедельный визит к родителям. Смотреть, как они воркуют над идеальным младенцем старшей сестры Лиз и волнуются, хватает ли Лиз и ее мужу (оба врачи) времени поспать. Про Мишеля, ее молодого человека, они никогда не спрашивают, и хватает ли у нее времени поспать и достаточно ли она ест, тоже их не интересует. Зато сегодня ей будет что им рассказать интересного. Новый зубик у младенца – это начисто проигрывает убийству.

Родители сожалели, что она не стала продолжать обучение, это она знала, но упустить работу с полной занятостью в Эксе – это было бы безрассудством. К тому же ей нужны деньги: Мишель мало зарабатывал официантом, а работа в университете гарантировала нахождение в своей среде. Мишель уж точно не интеллектуал, но они созданы друг для друга. Работа на дуайена имела свои преимущества, и она не хотела, чтобы его сменили, кто бы ни был преемником.

Мадемуазель Захари села, провела руками по стеклянному прессу для бумаг, который ей подарил дуайен на день рождения, и поняла, что ей будет не хватать этого старого дурака.

Верлак вышел в ранний вечер и начинающуюся морось. Пусть мадемуазель Захари и красавица, подумал он, но эта едкая манера разрушает любое обаяние, если таковое у нее окажется. Она нелюбима – или не способна любить? А полицейская на лестнице, похожая на танцовщицу? Любящая.

Верлак вспомнил о сегодняшнем утре в отеле. Его терзало чувство, будто он сделал что-то не так.

Вдали зазвонили колокола Сен-Жан-де-Мальт, и он пошел своей дорогой, плотнее запахнув воротник.

Глава 7. Неловкий момент у Сильви

Этот номер больше всей моей квартиры!

– Вряд ли, – покачала головой Марин.

– Преувеличиваю, конечно, но кровать огромная.

На нас троих вполне места хватит!

Сильви Грасси взбила подушку и легла на нее, заложив руки за голову.

– А я в серединке! – воскликнула ее девятилетняя дочь Шарлотт. – Как мне повезло!

Шарлотт Сильви воспитывала одна, и первые два года жизни девочка спала с мамой на двуспальной кровати. Родители Марин были в ужасе. Когда Марин попыталась им объяснить, чем руководствуется Сильви, то вспоминала, что вопрос о младенцах и сне был в семье запрещен, и ей пришлось смиренно слушать рассуждения обоих родителей об избалованных детях.

Шарлотт обняла мать и крестную, спрыгнула с кровати и побежала рассматривать мраморную ванную, а Сильви продолжила обрабатывать Марин:

– Он абсолютно необязателен. Ты у него всегда на последнем месте. Всегда! И вообще он должен тебя еще раз свозить на уик-энд.