Убийство на виадуке. Три вентиля

Когда же Ривза наконец вызвали, он обнаружил, что никто и не собирается выяснять его мнение по каким-либо теоретическим вопросам, и действительно, ему ни разу не представилось возможности хотя бы словом упомянуть о впечатлении, которое оставило у него рассматриваемое дело. Ривза спросили лишь о том, когда именно он нашел труп (этот вопрос порядком озадачил его) и в какой позе этот труп лежал. Вместо того чтобы раскритиковать за уничтожение улик в процессе переноски трупа, Ривза поблагодарили за то, что труп был убран с прежнего места. В целом судебные процедуры поразили его странной непродуманностью в том, что касалось раскрытия тайны. Скорее казалось, что общество производит некий торжественный акт очищения над останками покойного. Наконец Ривз сел на место, чувствуя себя (в том числе и благодаря атмосфере) в точности так, словно он вернулся в школу, был вызван провести синтаксический разбор, но не отрывка, который специально вызубрил, а соседнего, и справился с этой задачей лучше, чем мог рассчитывать. Это ощущение усилилось, когда поднялся Мерриэтт: тот по-прежнему изводился, опасаясь вердикта «самоубийство», и отвечал на вопросы, которые ему задавали, путано и наобум, совсем как школьник, пренебрегший соблюдением такой условности, как выполнение домашних заданий.

Безусловно, героиней дня стала миссис Брэмстон. Коронер оказался не готов к встрече с ней, а она, воспользовавшись тем, что он застигнут врасплох, обрушила на него поток беспорядочных сведений, о которых он не спрашивал и слышать которые не желал. Затем пришла очередь незнакомых людей – из лондонской конторы Бразерхуда, из страховой компании, представителей кредиторов, а также представителей железнодорожной компании, подолгу распространявшихся о том, что по чистой случайности вывалиться из поездов их компании невозможно. В сущности, никому из них, по-видимому, не было ровным счетом никакого дела как до обезображенного храма человеческой души, лежащего в соседней комнате, так и до того, взывает оно к небесам об отмщении или нет. Значение имели лишь два момента: будет ли платить страховая компания и причитается ли компенсация с железнодорожной компании. Как выяснилось, у Бразерхуда не было в этом мире ни родных, ни друзей, поэтому, пожалуй, не удивительно, что его смерть сочли самоубийством. Однако и Мерриэтта избавили от сомнений и опасений: в последнее время в конторе замечали, что Бразерхуда что-то беспокоит, он жаловался на головные боли и даже как-то раз прикрикнул на лифтера: «Да отойдите же с дороги, черт бы вас побрал». Он покончил с собой явно по причине душевной болезни, поэтому ничто не мешало Мерриэтту организовать похороны.

На состоявшейся позднее встрече товарищей, желающих обсудить дело, Мерриэтт казался помолодевшим на пять лет. Странно, размышлял Ривз, как в некоторых натурах стремление порождает мысль. Не далее как вчера вечером Мерриэтт рвался исследовать свидетельства убийства, чтобы отделаться от навязчивой идеи самоубийства; теперь же, когда акт самоубийства был признан безоговорочно, он не проявлял желания это оспаривать.

– Это загадка, – твердил он, – и вряд ли мы когда-либо разгадаем ее. Если бы мы могли выследить Давенанта, нам было бы чем заняться далее. Но теперь, когда нам известно, что Давенант – вымышленный персонаж, к чему беспокоиться? У нас нет никаких улик, способных помочь нам в дальнейших действиях. Если, конечно, вы не хотите отправиться в полицию и рассказать там все, что вам известно.

Но на это Ривз не соглашался. С тех пор как он служил в военной разведке, а полиция проявляла очевидное безразличие к его предостерегающим письмам, Ривз ждал подходящего случая, чтобы доказать полицейским, как они ошибаются.

– Осталось одно или два обстоятельства, – указал он, – которым еще предстоит найти объяснения. А именно: зашифрованное послание, найденное в кармане Бразерхуда, и список на его обороте: всего четыре слова – и множество предположений. А также мяч для гольфа, который мы нашли на насыпи: вот эта настоящая улика у нас в кармане.

– Не бог весть какая улика, – возразил Гордон. – Оставьте этот мяч валяться где-нибудь, и каждый третий в этом клубе будет готов забрать его себе, как свою давно потерянную собственность.

По-видимому, Кармайклу было суждено и впредь ошеломлять их неожиданными заявлениями. В этот момент он вдруг заметил:

– Знаете, а ведь это не все улики, которыми мы располагаем. Еще одна вывалилась из кармана бедняги Бразерхуда, пока кедди переносили труп в сарай для инструментов. По крайней мере, кедди сами так сказали, но лично я полагаю, что юные негодники обшарили его карманы…

– Но с какой стати им это понадобилось? – спросил Ривз.

– Ну вы же знаете этих кедди – их развращает род занятий. Не то чтобы я свято верил в ценность учебы, однако чем больше мальчишки ходят в школу, тем меньше проказничают. А эти двое, по-моему, сами додумались порыться у покойного в карманах.

– И оставили там четыре шиллинга, – напомнил Гордон.