Убийство на виадуке

– Далее, во вторник Мерриэтт приехал трехчасовым поездом. Он не делал из этого тайны, он сам рассказал нам об этом – почему? Именно потому, что он подстроил все так, будто бы убийство связано с поездом в 3.47: трехчасовой поезд был его алиби, и он стремился закрепить это алиби. Неужели вы не помните – перед тем как мы нашли труп, все мы обсуждали в курительной преступления, и Мерриэтт заявил, что преступнику очень важно вести себя в обществе естественным образом, чтобы обеспечить себе алиби? Этим он и занимался в тот момент.

– А я и забыл, о чем он говорил.

– Такие вещи не следует забывать. Вы, наверное, забыли и о том, что именно Мерриэтт поднял саму тему преступлений, заявив, что в такой день так и тянет кого-нибудь убить. Как видите, он не мог отделаться от мыслей о случившемся и решил, что простейший способ облегчить душу – естественным образом завести разговор об убийстве в отвлеченном смысле.

– Послушать вас, так хладнокровия ему не занимать.

– До определенного момента так и было. Вспомните, как он начал партию, зная, что тело его жертвы лежит под аркой виадука. Только на третьей метке у него сдали нервы, и он смазал удар.

– Да, но, черт побери, как может кто-то…

– Я всего лишь упомянул этот факт, но не пытался придать ему хоть какое-то значение. Так или иначе, мой удар тоже не удался, и мы нашли труп Бразерхуда. Для Мерриэтта это было уже чересчур – вспомните, как он разнервничался в тот момент. Пришлось послать его за Бизли, и он был только рад сбежать. А потом, если помните, до самого коронерского суда он пребывал в смятении. И объяснял его тем, что якобы беспокоится, разрешат ему похоронить Бразерхуда или нет; но если вдуматься, достаточно ли этой причины, чтобы объяснить все возбуждение и нервозность, которые он выказывал, как только речь заходила об убийстве? Так или иначе, суд признал случившееся самоубийством – а как мы помним, Мерриэтт постоянно уверял, что это и было самоубийство, – и все его волнения сразу же улетучились. С тех пор он, казалось, потерял к судьбе Бразерхуда всякий интерес.

Но в одном он все-таки себя выдал. Помните, когда Кармайкл принес фотографию мисс Рэндолл-Смит, Мерриэтт заявил, что не знает, кто она такая? Теперь мне кажется, что в этом деле есть обстоятельства, до которых мы пока не докопались. Но на первый взгляд любопытно, что Мерриэтт, который довольно давно живет в этих местах и знает всех священников округи, понятия не имел о дочери бинверского пастора. По какой-то причине Мерриэтт предпочел умолчать о ней. Он вызвался съездить в Бинвер и разузнать насчет снимка. Так он и сделал: тот рабочий день был коротким, студия Кэмпбелла наверняка закрылась рано. Но Мерриэтт вернулся с малоубедительным рассказом о том, что Кэмпбелл вовсе не закрыл студию, и сообщил нам не только о том, кто запечатлен на снимке, но и всю биографию дамы, о которой идет речь. По-моему, здесь он оплошал. Нам надо было отнестись к этому случаю с большей подозрительностью.

Но мы ничего не заподозрили, и тем же вечером он пришел ко мне играть в бридж. И страшно разозлился, когда, как нам всем показалось, вид фотографии вдруг изменился. Мерриэтт вышел из себя, и его нервозность приняла форму острого желания убедить нас окончательно отказаться от расследования. Он стал суеверным, как многие убийцы, и сделал все возможное, пытаясь прекратить наше расследование. Однако он потерпел фиаско, и тут положение изменилось к лучшему: оказалось, в потайном ходе прятался Давенант. Кстати, я практически убежден, хотя мне и нечем подкрепить свои слова, что именно Мерриэтт, а не Давенант, забрал копию документа с зашифрованным письмом. Разумеется, когда мы обнаружили Давенанта, забылся не только факт пропажи шифровки – наши подозрения были направлены по совершенно иному руслу.

И тут, должен отметить, Мерриэтт показал себя в неприглядном свете. Он видел, как обвиняют невиновного, но не сделал никаких попыток оправдать его. Наоборот, настойчиво твердил мне о своей убежденности в том, что Давенант виновен. Но не будем слишком сурово судить его – возможно, он собирался и до сих пор собирается выступить с разоблачением, если Давенанта признают виновным. А между тем у нас есть еще одно свидетельство, смысл которого теперь мне понятен, хотя оно долго не давало нам покоя. Помните то, что мы назвали «списком из прачечной» – те слова, которые увидели на обороте неподписанного письма?

– А как же! И что?

– Так вот, этот список – он же не относился к шифрованному письму, верно?

– Скорее всего, нет. Конечно, с уверенностью сказать нельзя, но впечатление создавалось именно такое.

– В таком случае нам, как мне кажется, предстоит выбрать одно из двух предположений. Согласно первому, этот лист бумаги – в любом случае это всего лишь половина листа – был чистым, пока на нем не написали шифровку. Затем лист попал к Бразерхуду, а Бразерхуду понадобилось быстро нацарапать список, он поискал бумагу, нашел этот лист и воспользовался им.

– Вот и я так полагал.