Убийство на водах

– Ну, знаете! Верить всяким проходимцам? Это ни в какие рамки!.. – вытирая вспотевший лоб скомканным носовым платком чиновник спешно покинул кабинет. В комнате ненадолго воцарилось молчание.

– Да и мне пора, – натягивая перчатки, проговорил Вульфсон. – Не обессудьте, господа…

– Чего уж там, Генрих Францевич, сугубое вам спасибо. Жаль, что так получилось, – обронил Куропятников.

Магнетизер вышел, и в опустевшем коридоре некоторое время еще раздавался стук его каблуков.

– А я все никак не мог понять, отчего после убийства на Георгиевской полиция не выпускает танцовщицу? – удивленно произнес Нижегородцев.

– Моя вина, – нервно подергивая усы, согласился полковник. – Да разве за всем уследишь! Одно ясно – придется вызывать следователя из Ессентуков. А может, это и к лучшему, – он повернулся к капитану, – ведь этот… как его…

– Боголепов.

– Да. Возможно, он сумеет посмотреть на эти два убийства свежим взглядом и увидит то, что нам невдомек…

– Вениамин Янович, – прервал рассуждения полицмейстера Ардашев, а нельзя ли мне ознакомиться с делом Фартушина?

– Рад бы, да по циркуляру не положено. Однако я готов вам все рассказать.

– Очень обяжете…

– Афанасий Фартушин обвинялся в предумышленном смертоубийстве своей жены, которую, как полагают, он и отравил. Доказательствами являются показания гостиничной прислуги, а также других постояльцев, явственно слышавших угрозы в адрес его супруги – Елены Юрьевны Фартушиной, в девичестве Лавровой, уроженки Казани. Ссора произошла рано утром. А уже через несколько часов та самая горничная заметила, что дверь в номере молодоженов открыта. Постучав несколько раз и не услышав ответа, она вошла в комнату. На кровати лежала супруга Фартушина. Надо сказать, что она была до чрезвычайности красива. Это видно даже из посмертной фотографической карточки. Самого хозяина номера нигде не было. Его потом нашли в одном трактире и объявили о смерти жены. Он был несусветно пьян, плакал, сознался в убийстве и просил у Господа прощения. Когда он проспался, ему предъявили обвинение. Неожиданно он стал отказываться от недавних слов. В общем, взяли его под стражу. И уже в Тюремном замке он помешался рассудком. Так что здесь, в этой больнице, он и остался. Как явствует из письменного прошения его матери на получение свидания, кроме нее других родственников у Фартушина не было. Вероятно, вскоре убитая горем старушка умерла. Об этом свидетельствует воротившееся назад судебное извещение о том, что подследственный Фартушин сошел с ума и был отправлен в смирительный дом. На том конверте, с адресом его матери, стоит почтовая отметка: «Адресат выбыл по причине смерти». Вот, пожалуй, и все. Как видите, скуден материалец.

– Да, не густо. Тем не менее это уже кое-что.

– Ох, и увязли мы в этом деле по кончик носа, – сокрушенно заметил Куропятников. – Сплошное неприятство. Чувствую, Вениамин Янович, не избежать нам от областного начальства распеканции.

– Дело, безусловно, сложное, – согласился Круше. – И преступник ловок. А вы, Клим Пантелеевич, что скажете?

– Думаю, господа, тут даже не один злодей, а, по крайней мере, два.

– Два? – не удержался Нижегородцев. – То есть вы хотите сказать, что все эти душегубства совершают два человека?

– Не совсем так, Николай Петрович, я считаю, что убийство на Георгиевской не имеет никакого отношения ко всем предыдущим. Его совершило совсем иное лицо.

Круше и полицмейстер переглянулись. Полковник медленно повернул голову и окинул Ардашева подозрительным взглядом:

– А откуда вам это известно, господин присяжный поверенный?.. Насколько я знаю, вы не были на месте преступления, да и Вениамин Янович ничего подобного вам не рассказывал.

– Да, не был. Зато там побывал газетчик Эйдельман, который, судя по всему, писал свою статейку, имея на руках протокол осмотра места происшествия. По-моему «Кавказский край» дал достаточно подробную картину случившегося и – больше того! – сообщил преступнику, какие действия собирается предпринять полиция в ближайшее время. Так что прошу вас не утруждать себя вопросами, адресованными ко мне лично. А то ведь – кто знает! – и это станет известно Эйдельману. Честь имею, – холодно попрощался Клим Пантелеевич и покинул кабинет.

Нижегородцев поспешил вслед за ним. Уже за воротами Хлудовской больницы, видя, что Ардашев решил прогуляться в одиночестве, доктор не стал ему мешать и нанял извозчика. Николай Петрович даже позавидовал старому приятелю, ведь погода и впрямь была чудесная: солнце грело, но не жгло; высокая нескошенная трава на полях выпускала из себя густой, приторно-медовый запах; а на небе замерли перистые, похожие на рассыпанный снег облака.