Убийство на водах

К новой для себя ипостаси Вениамин Янович отнесся со всей серьезностью и с самых первых дней с головой окунулся в работу. Начальство его усердие ценило, а сослуживцы сторонились. Неразговорчивый, дисциплинированный и очень требовательный службист многих раздражал. Не прошло и года, как полицмейстер вышел в отставку. Освободившееся место занял назначенец из Терского областного полицейского управления, а Круше стал его первым помощником. Несомненно, это была большая удача! Именно здесь находилось Управление Пятигорского отдела Терской области и Управление Кавказских Минеральных Вод. Не столица, конечно, но все-таки и не какой-нибудь там захолустный Кизляр или Моздок.

Без всякого преувеличения можно было сказать, что Вениамин Янович оказался на своем месте. Склонность к основательному анализу любой ситуации, хорошая реакция и личная смелость в его сегодняшней профессии играли немаловажную роль.

Но чего греха таить, и на новой стезе трудностей тьма. Ведь с открытием курортного сезона на воды съезжались не только отдыхающие с прислугой, а еще и бесчисленные врачи, медсестры, модистки, куаферы, сапожники, носильщики, полотеры… Да ладно бы только простой люд – это еще куда ни шло! – а за ними тянулись так называемые «перелетные скворцы»: «громщики», «марвихеры», «поездушники», «рыболовы», «арапы», «мазурики»… Да разве всех перечислишь? А поскольку в городе сыскное отделение еще не было открыто, то вся работа по розыску преступников легла на плечи четырех человек, главным из которых и был Вениамин Янович.

«Слава богу, хоть террористов повывели», – подумал Круше. Он хорошо помнил обстоятельства циничного убийства сорокалетнего начальника кисловодской полиции. Тогда, как раз под новый 1908 год, два желторотых студента подкараулили штабс-капитана Болдырева у самого входа в Казенный ресторан и хладнокровно расстреляли из двух револьверов. Именно после того теракта власти решительно взялись за обнаглевших революционеров. Одних отправили на виселицу, других – на бессрочную каторгу. «А вот этот сезон поначалу обещал быть спокойным, – продолжал размышлять капитан, – если, конечно, не считать майское самоубийство студента в кисловодском казино, три карманных кражи в Железноводске, да пьяную поножовщину пятигорских армян на свадьбе. Да-с, – грустно вздохнул Вениамин Янович, – вот и поди угадай, сколько времени придется куковать здесь по казенной надобности… Неужели без меня не могли разобраться?»

Действительно, несмотря на наличие в группах собственной полицейской и судебной власти, согласно недавно полученной телеграфной депеше из Владикавказа, пятигорскому полицмейстеру предписывалось отправить в Ессентуки опытного сотрудника, который и должен был возглавить расследование преступления, совершенного в Цандеровском институте.

Проехав по Пантелеймоновской улице до новой Казенной гостиницы, коляска остановилась. Извозчик угодливо вымолвил:

– Вот и приехали ваш-бла-родь.

Пассажир молча высыпал в руку возницы небольшую горсть меди и зашагал к зданию полиции.

У дверей курил городовой. Завидев приближающегося штатского, он несколько развязано спросил:

– А вы по какому делу, господин хороший?

Не произнося ни слова, Круше предъявил полицейскую карточку. Дежурный бросил в урну окурок и, проглотив дым, вытянулся во фронт.

– Пристав на месте?

– Так точно. Разрешите провести?

– Я сам.

Пройдя по темному коридору, он невольно остановился у полуоткрытой двери. В небольшой комнате с зелеными обоями и портретом государя-императора в самом углу стоял потертый турецкий диван времен генерала Ермолова и покосившийся книжный шкаф с кипами толстых, перетянутых бечевкой канцелярских папок. Их было так много, что некоторые лежали прямо на полу. У противоположной стены выстроились в ряд сверкающие черным лаком пять новых венских стульев. А посередине этого скромного помещения величественно располагался массивный, с резными ножками, письменный стол, над которым склонился главный станичный полицейский пристав – штабс-ротмистр Унтилов. Ворот его мундира был расстегнут. Он что-то увлеченно вычерчивал карандашом на листке почтовой бумаги, а в пепельнице из черепашьего панциря догорала забытая папироса. Синий дым клубился вверх, медленно проплывал под потолком, и, повиснув ненадолго над зеленым абажуром фотогеновой лампы, бесследно исчезал в черном квадрате распахнутого окна.

– Позволите? – заходя в комнату, вежливо поинтересовался Круше.

– Здравия желаю, господин капитан, – станичный пристав поднялся, торопливо застегивая левой рукой ворот кителя.

Сняв перчатки, Круше протянул руку:

– Ну, здравствуйте, Константин Аркадьевич.

Ответив на рукопожатие, Унтилов заметил:

– Вы, я вижу, с дороги. Я сейчас прикажу перекусить чего-нибудь…

– По поводу еды не беспокойтесь. Я не голоден, а вот от стакана чая не откажусь.

Пристав понимающе кивнул, скрылся за дверью, и, дав указание городовому, вернулся. Пододвинув гостю стул, он спросил:

– А вы где остановились, Вениамин Янович?