Убийство на Знаменской

— Примерно в пять часов двадцать минут от гостиницы «Знаменская» в мою сторону двинулись мужчина и женщина. Мужчина — блондин, высокого роста, одет богато, что вполне соответствовало полученному нами описанию польского мошенника. Я решил его проверить. Дождавшись момента, когда они приблизились, я двинулся наперерез, законючил: «Господин, подайте копеечку!» Мужчина сделал вид, будто меня не слышит и попытался пройти мимо, мне же надо было услышать его голос. Нас особо предупреждали, что у поляка не только акцент имеется, но и заметный дефект речи — он «ш» не выговаривает. Поэтому я на своей тележке двинулся за ним, продолжая клянчить копейку. В конце концов, я схватил мужчину за рукав.

— Тростью по лбу не получил? — осведомился Путилин.

Начальник Сыскной полиции уже понял, что перед ним очень даже толковый филёр. Чтоб отсидеть на улице всю ночь в деревянной тележке с подогнутыми ногами, а поутру пристать к прохожему с идиотским — как того требовала легенда — вопросом, тут должно быть нечто большее, чем простое чувство долга, тут надо иметь соответствующий темперамент, закваску, если угодно, злость. Для этого надо быть сыщиком от Бога, а не за зарплату…

— Никак нет, ваше высокоблагородие, — улыбнувшись, ответил Головач, — Меня, вообще-то, довольно трудно ударить тростью.

— Почему это?

— А я сдачи всегда даю.

— Молодец, Константин, — Путилин похлопал филёра по плечу, — продолжай, что там было дальше?

— Схватил я его за рукав, значит. А он на меня тростью замахнулся и эдак как рыкнет: «Чтоб тебе, паршивец!» Ну, а мне-то надо услышать его нормальную речь, поэтому я не отстаю, следую за ним и всё хнычу: «Какой вы герой, на безногого нищего тростью замахиваться, дайте, господин, копеечку, дайте, а то не отстану!» Этому мужчине в песочном пальто уже и спутница его говорит, дай, дескать, калеке денежку, пусть отвяжется…

— По имени она к нему не обратилась? — быстро уточнил Путилин.

— Никак нет, ваше высокоблагородие, иначе я бы запомнил.

— Хорошо, что было дальше?

— В общем, я за ним тянусь, хнычу, скандал устраиваю. Тут подтягивается Остожков, дабы замять, согласно выработанной легенде, возникшую склоку. Так что пусть далее вам Пётр Петрович доложит…

Путилин повернулся к стоящему подле Остожкову:

— Ну-с, Пётр Петрович, доложи, как было дело?

— Я увидел, что Головач уже достаточно «нагрузил» подозреваемого, тот и тростью на него замахивался, и вообще, видно, уже до каления дошёл. Я живо подскочил, назвался помощником квартального, всё как положено по легенде, спросил, имеет ли господин жалобы на действия нищего? Господин на чистейшем русском языке отвечает, что никаких жалоб у него нет. Я продолжаю тянуть свою волынку, дабы получше убедиться в том, что не ошибся, дескать, не желает ли господин пройти в околоток и «оформить субчика», Головача, то есть? Тот мне опять своё: претензий не имею, протоколов никаких не надо, ровным счётом ничего не случилось. Ну, я по говору-то слышу, что господин явно не наш «клиент», не тот, кого мы тут всю ночь сторожили. Говорит совсем без акцента и чисто, все буквы по-человечески выговаривает. Не поляк явно, хотя по приметам вполне подходит. Ну, и разошлись все мы с миром. Отвесил я Головачу подзатыльник для видимости, тот для видимости захныкал, поплевался, ну, а парочка эта пошла себе по Невскому. Я, встав на углу у церкви, имел возможность видеть и Невский проспект, и площадь.

— Так и ушли? — уточнил Путилин.

— Так и ушли, ваше высокоблагородие.

— Описать парочку можете?

— Так точно! — бодро заверил Остожков и в целом довольно верно повторил все те детали облика разыскиваемых, что были уже хорошо известны Путилину. Ничего нового в своём описании филёр не упомянул.

— Гм, понятно. Что-то ещё сказать можете? — спросили у него начальник Сыскной полиции.

— Разрешите дополнить, ваше высокоблагородие, — неожиданно подал голос Головач, — Мужчина в песочном пальто имел тросточку приметную.

— Интересно, продолжай. Что в ней было приметного? — оживился Путилин.

— Трость отменная, ваше высокоблагородие, на заказ деланная. Я таких раньше никогда не видел. Рукоять в виде львиной головы, грива такая роскошная выделана. Тонкое литье! Глазки маленькие из черного камня, такие, как бусинки, словно живые. Что за камень сказать точно не могу, сердолик или что… главное, что блестящий. Сверху, там где рука гривы касается, вся эта львиная голова блестит как отполированная, такого ярко-желтого цвета, хоть зайчики ею пускай. А вот под рукояткой орёл в кружочке — как на целковом, а под ним деревянная вставочка, а на ней буковки накладные, из латуни, как бы вделанные в тело самой трости…

— Ну-ка, ну-ка, — Путилин испытал радостное предвкушение близкого успеха, — скажи-ка, братец, нарисовать тросточку сможешь?

— Так точно.

— Садись к столу, вот тебе бумага, вот карандаш, — Путилин лично подал всё необходимое филёру, а сам уселся напротив. — Попробуй-ка изобразить.