Убийство напрокат

Так сложилось, что тот район — очень старый, с красивыми домами конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века, оказался весьма далек от технического и всякого другого прогресса. То есть в свое время из огромных барских квартир были понаделаны дремучие коммуналки, да так и остались они до сих пор. Метро в тех местах было никак не проложить — дома старые, стоят тесно, запросто могут обвалиться. Наземный общественный транспорт ходил из рук вон плохо. Получалось, что вроде бы и центр, а самое настоящее захолустье. В советское время народ без сожаления бросал запущенные коммуналки и ехал куда дадут — в Купчино, на Комендантский аэродром, на Гражданку или даже на самый конец света, в Сосновую Поляну. В послеперестроечные времена, при всем спросе на жилье, никто не хотел расселять коммунальные квартиры в этом районе, агенты по недвижимости прекрасно знали, что обеспеченные люди не станут там жить — уж больно неприглядный вид открывался из окон, да и сами дома были почти в аварийном состоянии.

И остались жить в том районе одни люмпены, которым не нужно было ездить на работу, остальные, чертыхаясь и ругая городские власти, давились по утрам в немногочисленных автобусах и маршрутках и мечтали скопить денег на квартиру в более приличном месте.

Так что андербайкеры правильно выбрали место дислокации — в том дремучем районе все здания старые. И подвалы в них подходящие.

Надежда посмотрела по карте, где находится нужный ей дом сорок восемь, и отбыла, наказав коту Бейсику быть за хозяина, но дверь никому не открывать.

* * *

Маршрутов довезла по Конногвардейскому бульвару до кольца, дальше пришлось добираться пешком какими-то кривыми переулками. Цивилизация кончилась примерно через десять минут. Даже не верилось, что совсем недалеко отсюда расположился Исаакиевский собор, и толпы говорливых туристов, радуясь хорошей погоде, штурмуют его, словно Эверест.

Асфальт в переулках был окончательно раздолбан, а местами его и вовсе не было — мостовая, как в позапрошлом веке, была вымощена булыжником. Сказать, что окружающие дома нуждались в ремонте — значит совершенно ничего не сказать. Они из последних сил кричали о нем всей своей отбитой штукатуркой, всеми своими обваливающимися балконами.

Ворота во дворах если и были, то висели обязательно на одной ржавой скрипучей петле.

Возле этих ворот на самодельных лавочках или просто на ящиках сидели весьма потрепанные жизнью личности непонятного пола. Рядом с ними примостились такие же потрепанные собаки. Прямо по булыжной мостовой брели подозрительные типы с авоськами, полными пустых пивных бутылок. Один такой тип уставился на Надежду тяжелым мутным взглядом. На его грязной, небритой щеке сидела муха, но абориген не обращал внимания на такую мелочь.

Надежде стало неуютно. Она прибавила шагу и скорее завернула за угол, скрывшись от подозрительного типа.

Она вышла на Галерную почти в нужном месте, как уже говорилось, с ориентацией на местности у Надежды Николаевны было все в порядке, это признавал даже ее муж.

На доме сорок восемь не было номера, то есть рядом был дом сорок шесть, а с другой стороны — пятьдесят, из чего Надежда сделала вывод, что этот, из старого почерневшего кирпича, и есть сорок восьмой. Спросить все равно было не у кого, поскольку из живых существ наблюдалась поблизости только трехцветная облезлая кошка. Киса вышла как раз из нужной подворотни, и Надежда посчитала это хорошим знаком.

Она мигом проскочила один двор, и во втором, как и ведено, свернула налево под арку.

Там в небольшом тупичке она увидела дверь с облупленной краской. На двери был от руки нарисовал синий круг и написано поверх белой краской «Солнце под землей».

Надежда удовлетворенно вздохнула и открыла дверь, которая оказалась не заперта. Вошедший сразу же без всякой прихожей попадал собственно в помещение клуба, которое представляло собой довольно большую полутемную комнату с полуподвальными окнами, замазанными грязно-серой краской. Комната была завалена всяческими деталями от велосипедов.

В углу стоял обшарпанный письменный стол, над которым висел все тот же сине-белый плакат, за последнее время изрядно поднадоевший Надежде. Рядом с этим плакатом висел еще один, на котором большими красными буквами было написано: «Андербайкер — ум, честь и совесть нашей гребаной эпохи». Тут же к стене была пришпилена подробная карта Центрального района, на которой жирными красными стрелками, какими на военных картах отмечают передвижения войск, были отмечены какие-то маршруты — видимо, любимые пути передвижения доблестных андербайкеров.

Еще там была прикреплена картонная табличка — «Директор клуба».

Под этой табличкой сидел длинноволосый парень в такой же синей, как плакат, футболке. Впрочем, у остальных обитателей клуба тоже были такие же синие футболки разной степени чистоты и свежести.