Убийство по алфавиту

— Все это время, — признался Пуаро, — меня беспокоил ответ на вопрос: почему? Недавно Гастингс сказал мне, что дело закончено. Я ответил ему, что дело — это человек. Тайна заключена не в убийствах, а в самом убийце! Почему он счел необходимым совершить свои преступления? Почему он избрал в качестве противника меня? Сказать, что этот человек психически неуравновешен, не значит ответить на эти вопросы. Думать, что преступник совершает безумные действия просто потому, что он безумен, глупо. Безумец так же логичен и последователен в своих поступках, как и нормальный человек, но он опирается на безумную точку зрения. К примеру, если кто-то разгуливает по улицам в одной набедренной повязке, это может показаться чрезвычайно эксцентричным. Но если вам известно, что чудак искренне считает себя Махатмой Ганди, его поведение сразу становится логичным и объяснимым. В нашем деле необходимо было вообразить себе личность, устроенную так, что для нее объяснимо и логично пойти на четыре убийства — а то и больше — и с помощью писем предуведомить о преступлениях Эркюля Пуаро. Мой друг Гастингс подтвердит вам, что с момента получения первого письма я был обеспокоен и удручен. Мне сразу показалось, что с этим письмом не все обстоит гладко.

— И вы были совершенно правы, — суховато произнес Франклин Сислей.

— Да. Но с самого начала я допустил грубую ошибку. Я не позволил этому ощущению, очень сильному ощущению, перерасти в нечто большее. Я обошелся с ним так, словно это проявление интуиции. В уравновешенной, мыслящей голове нет места интуиции, то есть озарению! Вы, конечно, вправе гадать, и догадка окажется либо верной, либо ошибочной. Если она верна, вы назовете ее интуицией. Если она ошибочна, вы, скорее всего, выбросите ее из головы. Однако то, что нередко именуют интуицией, есть не что иное, как впечатление, основанное на логической дедукции или опыте. Когда специалисту кажется, что картина, предмет искусства или подпись на чеке — фальшивка, то, в сущности, это впечатление зиждется на массе неприметных признаков и деталей. Специалисту нет нужды во все это вникать: за него это делает опыт, а в результате у него создается твердое убеждение в том, что дело нечисто. Но это не догадка — это впечатление, основанное на опыте. Eh bien, должен признать, что не отнесся к первому письму надлежащим образом, хотя и был в высшей степени встревожен. Полиция усматривала в письме розыгрыш. Я подошел к нему серьезно. Я не сомневался, что в Эндовере, как и было обещано, свершится убийство. Как вы знаете, так оно и вышло. Мне было ясно, что в тот момент никакими средствами нельзя было установить личность преступника. Единственный возможный для меня путь заключался в том, чтобы представить себе, какого типа личность могла на это пойти. Кое-какими данными я располагал. Письмо.., техника преступления.., личность убитой… Мне оставалось определить мотивы, вызвавшие преступления и появление письма.

— Жажда славы? — предположил Сислей.

— Все объясняется комплексом неполноценности, — сказала Тора Грей.

— Это, конечно, лежит на поверхности. Но при чем тут я? Почему Эркюль Пуаро? Куда большей славы можно добиться, посылая письма в Скотленд-Ярд. Еще пуще можно прославиться, послав их в газету. Возможно, газета не опубликовала бы первого письма, но после второго убийства Эй-би-си мог бы быть спокоен, что пресса прокричит о нем на всю страну. Зачем же ему Эркюль Пуаро? По какой-то личной причине? В письме подспудно звучала неприязнь к иностранцам, но не с такой силой, чтобы служить удовлетворительным объяснением. Затем пришло второе письмо, за которым последовало убийство Бетти Барнард в Бекс-хилле. Теперь стало несомненным то, что я подозревал и раньше: убийства будут продолжаться в алфавитном порядке. Однако этот факт, который решил проблему в глазах других, с моей точки зрения, по-прежнему оставлял основной вопрос без ответа. Зачем Эй-би-си понадобились эти убийства?

Меган Барнард беспокойно задвигалась.

— Разве вы отрицаете такую вещь, как жажда крови? — спросила она.

Пуаро повернулся к ней: