Убийство по Джеймсу Джойсу

— Я приехал всего на пару дней, — сказал Рид, садясь в кресло. — Звучит так, словно нас может втянуть в очередной «День сурка»[3]. Почему ты не известила меня, что переезжаешь в деревню? Кто этот мальчик? Кто такой Уильям? Кто такой Эммет? Не говоря уж об охваченной материнской скорбью корове, огненной кошке и преследующей ее собаке. И кто такой Джеймс Джойс?

— Но ведь тебе безусловно известно, кто такой Джеймс Джойс?

— Если ты имеешь в виду ирландского автора нескольких не поддающихся расшифровке книжек, то знаю. Но учитывая экстраординарные аспекты окружающей обстановки, он вполне может оказаться садовником. Ради Господа Бога, сядь и объясни. Я вернулся, пробыв в Англии всего-навсего шесть месяцев, и нахожу тебя переменившейся, переехавшей и преобразившейся.

— Ты добавил последнее лишь для того, чтобы получился законченный ряд.

— Я определенно никак не ожидал увидеть тебя живущей в одном доме с маленьким мальчиком. Сколько лет Уильяму и Эммету? — спросил Рид, словно его неожиданно потрясла жуткая мысль, будто Кейт взяла на себя труд обеспечить жильем большое количество маленьких мальчиков.

— Думаю, между двадцатью и тридцатью. Уильям Ленехан учит Лео, Лео рассказывает о разнообразных видах смерти, а Эммет Кроуфорд просматривает для меня кое-какие бумаги. Кошка принадлежит Эммету, пес — садовнику, которого зовут не Джеймс Джойс, а мистер Паскуале. Корова принадлежит фермеру, который живет ниже по дороге и пользуется нашей землей. Лео — мой племянник. Твое здоровье.

— Ну, несмотря на трехчасовой путь, которого я не предвидел, и на окружающую обстановку, которой я даже не мог вообразить, рад тебя видеть, Кейт.

— И я тебя тоже. В данных обстоятельствах рискну на гиперболу и скажу, что это просто отрада для утомленного взора.

— Тебя утомили все эти коровы, так что даже не принимаю это за комплимент. Я скучал по тебе, Кейт. В Англии все время думал…

— Кейт, — перебил его молодой человек, возникший в дверях, — если этой женщине дозволено входить в дом, я вынужден заявить о своей отставке. Добавлю для точности — с сожалением, поскольку коллекция восхитительная. Там есть одно письмо… Но я не могу допустить, чтобы эта женщина набрасывалась на меня, как на сладкий кекс, с возмутительно экстравагантными новостями на ваш счет, которые она выискивает и смакует, словно изюминки из того же кекса.

— Эммет, вы должны понять, что деревенские жители неизлечимо любопытны, как кошки. Только горожане способны игнорировать своих соседей. Скажите миссис Брэдфорд, что Лео — мой незаконный сын, я убила его отца и устраиваю здесь колонию многоженцев в надежде основать новую религию. Это утихомирит ее на какое-то время.

— Единственное, что утихомирит ее, — пуля в лоб, и, по-моему, даже тогда ее губы не прекратят шевелиться в силу чистой привычки. Кстати, явилась она под предлогом одолжить немного уксуса.

— Разве миссис Монзони не может одолжить ей немного уксуса?

— Миссис Монзони не одолжит Мэри Брэдфорд и промокшего бумажного полотенца. Лучше бы вам пойти и уладить дело. Почему не сказать ей, что я только что отсидел десять лет за каннибализм и, придя в возбуждение, не заслуживаю доверия?

— Ох, ну ладно. Рид, позволь представить тебе Эммета Кроуфорда. Эммет, это мистер Рид Амхерст. — Кейт с явной неохотой вышла, провожаемая откровенно сочувственным взглядом Эммета.

— Кто такая миссис Монзони? — спросил Рид.

— Кухарка. Вы читали переписку, которую Джойс в 1908 году вел со своими английскими издателями? От восторга вполне можно взвыть по-кошачьи. Вообразите, они сочли «Дублинцев» непристойными, поскольку там подразумевается, что Эдуард VII несколько не дотягивал до образца добродетели, и дважды употребляется слово «проклятый». Конечно, Лингеруэлл, благослови Господь его храброе сердце, со всем этим покончил. Потом взялся также за «Портрет» и за «Радугу»[4].

— Значит, он был художником?

— Кто?

— Лингеруэлл.

— Художником? Скажите на милость, с какой стати художнику публиковать «Портрет»?

— Не имею понятия, мистер Кроуфорд. У меня создалось прискорбное ощущение непонимания ни единого обстоятельства с момента прибытия на сей неуместно крутой холм…

— Могу поспорить, зимой это нечто…

— Честно сказать, меня не интересует его состояние как в умеренный, так и в суровый сезон. Я пытаюсь понять, о чем вы толкуете. Как можно взяться за радугу?

— Разве вы не из библиотеки конгресса?

— Нет, конечно. Если в этой экстраординарной беседе уместно упомянуть о моей профессии, я из офиса окружного прокурора Нью-Йорка.

— Прошу прощения. Работники библиотеки конгресса просто стоят лагерем у наших дверей. Вы приехали произвести арест?

— Я приехал с визитом, по крайней мере, в дороге питал такую надежду. Я — друг мисс Фэнслер.

— Кейт будет очень приятно. Пожалуй, мы с Уильямом слишком погружены в герменевтику[5], теологическую и нетеологическую, а Лео ведет разговор либо о баскетболе, либо о наиболее грязных аспектах неотложной помощи. Ну, наверно, можно предположить, что Мэри Брэдфорд ушла, и продолжить свои Одиссеевы странствия[6]. Увидимся за обедом.