Убийство по Фрейду

— Мы можем пойти к ней прямо сейчас. Она, наверное, только что встала, и если вы сразу возьмете нужный тон в разговоре, то услышите от нее то, что никто больше вам не скажет. Я не сомневаюсь, — добавила мисс Линдсей, увлекая Кейт за собой вверх по лестнице, — это она сообщила детективу, что Дженет всегда носила с собой записную книжку. Больше никто не мог бы заметить такую мелочь.

В ответ на их стук Джеки распахнула дверь настежь, ничуть не смущаясь. Она пригласила их войти в самую неприбранную комнату из тех, что Кейт довелось видеть со студенческой поры. Сама девушка, одетая в оригинальное ночное одеяние, состоящее из очень коротких штанишек и кружевного топа без рукавов, — здесь, в женском общежитии, такая импозантность явно была излишней — готовила себе быстрорастворимый кофе, размешивая его в воде прямо из-под крана. Она предложила кофе и им, на что мисс Линдсей незамедлительно и с похвальной категоричностью ответила отказом, а Кейт робко согласилась в надежде, что это позволит им быстрее достигнуть взаимопонимания и сразу перейти к делу. Впрочем, тут же выяснилось, что она вполне могла бы и не глотать с отвращением эту бурду.

— Так вы и есть та самая профессор Фэнслер, — начала Джеки. Она явно относилась к тому сорту людей, которые спрыгнули с веток не далее чем сто лет назад и до сих пор не могли насладиться обретенным даром речи. — А еще вас называют Президентша Линкольн, так ведь? Я постоянно слышу о вас от всех студентов, но в моем учебном плане ваших курсов нет. Все мои зачеты в Бостонском университете были получены за курсы по литературе — я просто обожаю романы, — ну а здесь мне приходится ходить на лекции по самым неинтересным предметам. Но надо все-таки записаться в один из ваших семинаров, ведь вы из тех немногих профессоров, которые дают глубокие знания и с душой читают лекции, хотя — чего греха таить — большинство преподавателей-женщин ужасные создания, зануды и старые девы. — Джеки даже не пришло в голову, насколько бестактно и голословно ее последнее замечание, и Кейт пришлось выдержать нелегкую борьбу с приступом негодования, которое в ней всегда вызывали такие девицы.

— Дженет Гаррисон была моей студенткой, — сказала Кейт, махнув рукой на дипломатию: использовать тонкий подход применительно к Джеки означало бы даром тратить время.

— Да, я знаю. Она как-то раз упомянула об этом за ленчем, а вообще-то из нее, как правило, лишнего слова не вытянешь… вот уж, правду сказать, молчунья — не лучшее качество для женщины, верно? Ну так вот, в тот день за ленчем («У тебя, видно, рот был битком набит?» — злорадно подумала Кейт) она заявила, что вы говорили, будто Генри Джеймс[14] утверждал, что мораль зависит… ну, речь идет о моральности или аморальности чьих-то поступков или действий… словом, оценка определяется или должна определяться моралью той личности, которая собирается предпринять эти действия, а не личности, по отношению к которой эти действия предпринимаются. Конечно, — добавила Джеки, к удивлению Кейт, вполне осмысленно, — Дженет изложила это гораздо лучше. Но она никак не могла согласиться с Генри Джеймсом. Она думала, что с человеком аморальным следует поступать исходя из его принципов.

Кейт из вежливости позволила Джеки возвести поклеп на себя и на Генри Джеймса, гадая: правда ли Дженет Гаррисон говорила нечто подобное? Может, она чувствовала, откуда ветер дует, и ощущала грозящую ей опасность?

— Конечно, — продолжала тем временем Джеки, — она была закомплексованным, жалким созданием, в высшей степени некоммуникабельной. Я говорила ей об этом, и она соглашалась. Я сообразила, конечно, что она посещает психиатра. Дженет обычно уходила отсюда по утрам в одно и то же время, и мне удалось выяснить, что она не ходит на занятия, и если хотите знать, то я решила, что оно и к лучшему. Что до меня, то вы уж простите, но я склоняюсь к мысли, что психиатр зарезал ее из-за того, что ничего не мог с ней поделать и больше уже не выдержал. Она, возможно, часами лежала на кушетке, не открывая рта. А вы когда-нибудь проходили психоанализ?

Кейт чуть не показала ей язык — желание, которого не испытывала вот уже по меньшей мере четверть века.

— Еще чьи-либо комнаты ограбили, кроме ее? — спросила она.