Убийство по-китайски: Лабиринт

— Ха! — воскликнул он. — Моя семья, конечно же, в родстве с семейством Ди, из которого происходит великий судья Ди, и я горжусь тем, что числю его среди своих предков. Но в то же время родство это стало для меня причиной постоянного раздражения. Ем ли я рис в харчевне или потягиваю душистый напиток в чайном домике, мне частенько приходится слышать, как другие посетители рассказывают друг другу истории о моем достославном предке. Все, что они говорят о блестящей карьере Ди Жень-чжи при императорском дворе, — чистая правда; кроме того, ничего не стоит проверить правдивость этих рассказов, обратившись к официальным анналам династии Тан. Совсем иные истории можно услышать о временах, когда Ди Жень-чжи еще служил в должности уездного начальника и был известен как «судья Ди», раскрывший немало таинственных и запутанных уголовных дел. В нашей семье рассказы о судье передаются в неизмененном виде из поколения в поколение. Но досужие болтуны в чайных домиках так перевирают их и украшают своими домыслами, что почти всегда я в гневе покидаю заведение, так и не допив чай.

Закончив эту речь, почтенный старец еще раз покачал головой и сердито постучал посохом по каменному полу.

Мне доставило неописуемую радость известие о том, что мой гость действительно является потомком прославленного судьи Ди. Я встал и совершил перед ним почтительный поклон в знак уважения к выдающемуся семейству. Затем я сказал следующие слова:

— Почтенный, знайте, что я — прилежный собиратель правдивых повестей о преступлениях, раскрытых в былые века известными судьями. Ибо рассказы о подобных делах не только способствуют улучшению нравов и обычаев, но и служат предостережением всем тем, кто готов стать на тропу порока. Ведь повести эти, как ничто другое, ярко свидетельствуют о том, как искусно сплетены сети Небесной Справедливости и как трудно злоумышленнику избежать того, чтобы в назначенный час все же не запутаться в их ячеях. По моему глубокому убеждению, никто из великих судей древности не может сравниться в искусстве расследования преступлений с судьей Ди. Многие годы я тщательно составлял заметки обо всех делах, раскрытых благодаря блистательному уму вашего достопочтенного предка. Ныне же, когда благосклонная судьба свела меня с вами, я смею тешить себя надеждой, что ваша милость сочтет возможным поделиться со мной рассказом о малоизвестных случаях из жизни судьи Ди. Я смиренно прошу вас не отказать мне, ибо для меня будет высшей честью услышать нечто новое о судье Ди из ваших собственных уст.

Почтенный старец с готовностью согласился, после чего я предложил ему разделить со мной скромный ужин.

Уже смеркалось, и посетители начали перебираться с веранды внутрь харчевни, где слуги зажигали свечи и бумажные фонарики.

Миновав главную залу, заполненную шумной толпой, я провел моего гостя в маленький кабинет с окнами на озеро, которое в тот час было озарено алым светом закатного солнца.

Я заказал два обеда из четырех перемен и кувшин подогретого вина.

Как только мы отведали принесенные яства и выпили по нескольку чарок вина, почтенный старец пригладил свои пышные бакенбарды и сказал:

— Я поведаю вам о трех таинственных уголовных делах, которые мой достопочтенный предок судья Ди расследовал при самых необыкновенных обстоятельствах. В то время он служил уездным начальником в городке Ланьфане, в отдаленном краю на северо-западной границе Срединной империи.

И он начал свой рассказ, который оказался долгим и подробным.

Хотя повесть его была не лишена занятности, склонность рассказчика к длительным и частым отступлениям, а также монотонность его речи, напоминающей жужжание шмеля, привели к тому, что вскоре я стал клевать носом. Я выпил три чашки чая в надежде прогнать сон, но от янтарного напитка сонливости почему-то только прибавилось. Старец все бормотал и бормотал, и мне казалось, что это демон сна порхает и гудит над моей головой.

Проснувшись, я обнаружил себя в полном одиночестве в комнате, за ночь сильно остывшей; голова моя покоилась на столе.

Угрюмый подавальщик склонился надо мной, сказал, что уже били первую ночную стражу, и спросил, не перепутал ли я часом харчевню с постоялым двором, где можно провести ночь.

Голова моя была тяжелой; я не нашел сразу правильных слов, чтобы поставить на место неотесанного грубияна. Вместо этого я поинтересовался, куда девался мой гость.

Подавальщик ответил, что вечером он обслуживал других посетителей, к тому же не его дело запоминать каждого, кто приходит и уходит, а затем преподнес мне счет за обед из шести перемен на две персоны и за восемь кувшинов подогретого вина. Мне ничего не оставалось, как заплатить, хотя я уже не был уверен, что наяву встречался с почтенным старцем и что подавальщик просто не пользуется смятенным состоянием моего рассудка, чтобы содрать с меня три шкуры.