Убийство по подсказке

– Ни один преступник не может до конца избавиться от трех вещей: жертвы, орудия убийства и психологии преступления. Прежде всего – орудие убийства. Это единственная материально ощутимая вещь, которой мы располагаем и можем быть уверены, что она находилась в непосредственном контакте с убийцей. Второе – жертва. Пока мы не знаем, кто она, но как только мы установим личность, то одновременно получим и кое-какие сведения и о личности преступника. Третье – психология убийства – едва заметная черточка характера, которая оставляет свой след во всех действиях преступника, в его поведении. Этот убийца очень разумно уничтожил все обычные «ключи» к разгадке. Но обязательно остается жертва, орудие убийства и тот разум, который двигал рукой, совершившей убийство. И, скорее всего, его способ мышления является нашим сильнейшим козырем, а он у человека так же индивидуален, как и отпечатки пальцев. Нам предстоит выяснить, кто из этих трех людей обладает таким разумом, который мог бы заставить действовать так, как действовал настоящий убийца.

– Я не вижу, каким образом орудие убийства может оказать помощь в нашем деле, – мрачно сказал Фойл и снова взял в руки нож со стола. Муху словно ветром сдуло с ручки скальпеля.

– Любой человек в театре мог похитить его из гримуборной Рода Тейта, включая и его самого. Любой мог наточить этот нож в точильной мастерской, которая находится почти рядом со служебный входом в театр. А на предметах с глубокими нарезами отпечатки пальцев не остаются. Они «ломаются».

Вздохнув, Фойл положил нож на стол. Муха покружила немного над лезвием ножа, но, сделав очередной заход, замысловато повернула и снова опустилась на ручку.

Базиль подошел к столу, тихо-тихо, почти подкрался, так, что муха ничего не почувствовала и продолжала спокойно сидеть на своем месте.

– Очень странно…

– Что странно?

– На лезвии пятна свежей крови, но муха почему-то упрямо садится на ручку ножа. Лишь только раз она села на лезвие за все то время, что мы с вами находимся здесь.

Муха вновь ракетой взвилась кверху, когда Фойл поднял нож со стола, взяв его осторожно за ручку.

– Она липкая. Что же кроме крови может привлечь внимание мухи? Соус?

– Возможно. Или же сахарный сироп.

Базиль почувствовал какой-то щекочущий, едва уловимый аромат, когда он поднес ручку поближе к носу, аромат, похожий на тот приторный, терпкий запах, который пропитывает надежно огороженный фруктовый сад.

– Попросите Ламберта сделать соответствующий анализ и поискать здесь следы какого-то сахаристого вещества.

Ламберт был известным в городе токсикологом, который стал знаменит благодаря своей способности определять химические ингредиенты в ничтожных долях вещества – жирных пятнах на жилетке, грязи под ногтями, скоплениях пыли в ранте ботинка и т. д.

– Почему именно сахар? – спросил Фойл.

– Просто идея, – ответил Базиль. – Может, глупость. Я еще не разработал ее до конца.

– Я вам помешала? – раздался чей-то голос у них за спиной.

Это была Полина. Она вышла из-за кулис. Волосы ее были в живописном беспорядке, глаза поблекли.

– За эту работу я должна получить премию от полицейского управления! Это ужасно! – устало сказала она, опустившись на стул, который ей любезно пододвинул Базиль. – И все же мне не удалось отыскать ваш длинный черный плащ. Вот, я составила опись.

– Давайте посмотрим, – Фойл несколько опасался этой подозрительной помощницы-любительницы.

Базиль стал за ее спиной, поглядывая на листок бумаги в ее руках.

– Итак, в гримуборной Ванды я обнаружила женский халат из желтого сатина, а также пеньюар из шерстяного крепа зеленоватого цвета. Ни то, ни другое не подходит. Федора не носит ни пальто, ни плащ в остальных актах пьесы. Так что это все. Леонард был в летнем пальто, когда вечером пришел на спектакль, – темно-серое твидовое пальто на рыбьем меху. Мундир, в котором он был одет на сцене, играя роль Греча, темно-голубой с серебряными галунами и серебряными пуговицами, которые были бы видны даже в самой кромешной темноте. Его халат – ярко-красного, пунцового цвета. Больше в его комнате нет носильных вещей…

Она помялась, помолчав в нерешительности, а затем нахмурилась.

– Ну а Родней Тейт?