Убийство президента Карно

«Президент Карно пришел в себя в начале операции и произнес лишь: «Как я страдаю!..»

Рана президента широка и разворочена. Видны печень и внутренности.

Увидев лионского архиепископа, монсеньера Куллье, президент сказал глухим голосом: «Вижу, что я погиб».

Господин президент, — сказал доктор Понсе, — здесь с вами ваши друзья.

Да... Я очень счастлив, что вы здесь, — прошептал президент и снова лишился чувств».

Лион, 23 час. 30 мин.

«Казерио на дурном французском языке заявил, что он в восторге от совершенного им действия и добавил: «Взойду на эшафот спокойно».

Преступник перевезен в тюрьму св. Павла».

Лион, 24 июня, 0 час. 10 мин.

«Кровоизлияние у президента прекратилось. У врачей появилась некоторая надежда».

Лион, 24 июня, 0 час. 20 мин.

«Кровоизлияние возобновилось в очень сильной форме. Врачи объявили, что никакой надежды нет и что конец очень близок.

К президенту вошел во второй раз монсеньор Куллье в сопровождении великого викария».

Лион, 24 июня, 0 час. 32 мин.

«Президент республики скончался в 0 час. 30 мин. ночи».

Лион, 24 июня, 1 час ночи.

«Волнение в Лионе невообразимое. Итальянское консульство охраняется войсками».

Киль, 24 июня.

Госпоже Карно. Париж.

«Императрица и я глубоко поражены прибывшим из Лиона ужасным известием. Прошу вас верить, сударыня, что все наши помыслы и симпатии сейчас с вами и с вашей семьей. Да пошлет вам Господь силы перенести этот ужасный удар. Достойный носитель своего имени г. Карно пал, как солдат, на поле брани. Вильгельм».

*

Я умышленно избрал форму монтажа для начала этой статьи. Ничто лучше не передает впечатление от таких событий, чем первые, короткие, иногда бестолковые, не очень грамотные газетные телеграммы. Мне всегда казалось, что и исторические романы возможны лишь из того периода, когда существовали газеты: без них ускользает от нас то, что они же называют «биением пульса» эпохи.

Эпоха эта, первая половина девяностых годов прошлого столетия, была тихая, быть может, наиболее тихая из всех, когда-либо переживавшихся человечеством. Люди, родившиеся в царствование императора Александра III, пережили на своем веку самую радикальную из социально-исторических перемен — перемену, коснувшуюся быта, нравов, техники, науки, искусства, вкусов, образа жизни, всего. В ту пору, когда был убит Карно, на частных людей, обзаводившихся телефоном, чуть только не показывали пальцами; смелый новатор, принц Уэльский, будущий Эдуард VII, еще не совершил своего безумно-отважного переезда из Парижа в Версаль в отвратительной, чадящей машине, пущенной в продажу под названием автомобиль; Лилиенталь, пытавшийся летать по воздуху при помощи «движущей силы тяжести», считался сумасшедшим; другой маньяк, Эмиль Рейно, показывал редким любителям сценку «Бедный Пьеро», где при помощи остроумного научного прибора, называвшегося то зоотропом, то праксиноскопом, то фенакитископом, в восемь минут на экране проходила лента в 36 метров с 500 изображениями. В ту пору Теннисон считался величайшим из поэтов, Золя и Шпильгаген были первыми романистами Европы, картины Сезанна продавались по сто франков, а Бернард Шоу — этот существовал всегда — называл Эжена Брие «гениальнейшим из драматургов со дня кончины Мольера».

Люди жили тогда по-иному, — это видно и из мелочей, вроде приведенного выше гигантского списка обеденных блюд. Газеты, выходившие без фотографий, с заголовками, почти не отличавшимися от текста по размеру букв, не сообщали ни о войнах, ни о революциях — их не было. Панамское дело было забыто; дело Дрейфуса еще не начиналось. В пору Лионской катастрофы газеты больше всего места уделяли роману, происходившему в Лондоне между цесаревичем Николаем Александровичем и красавицей принцессой Алисой Гессенской, — «Голуа» особенно много писал о влюбленных, предназначенных самой судьбой для радости и счастья. Немало столбцов уделялось императрице Елизавете Австрийской: она как раз в день убийства Карно, после долгой разлуки с Францем Иосифом, прибыла в Вену и вместе с императором отправилась в тирольский замок Марио Компилио, — уж не последует ли, наконец, примирение супругов? — спрашивала «Фигаро».

От всех этих лиц тоже пришли сочувственные телеграммы госпоже Карно: и от цесаревича, вскоре после того вступившего на русский престол, и от императрицы Елизаветы, через четыре года погибшей в Женеве от кинжала Луккени, и от короля Гумберта, через шесть лет застреленного в Милане Анжело Бреши. Госпожа Карно получила несколько тысяч писем с выражением сочувствия. Вероятно, среди них были письма от молодых политических деятелей — Жореса, Поля Думера... Преступление Казерио вызывало негодование у людей самых разных взглядов.

В пьесе Расина, которая должна была идти в Большом театре Лиона в день убийства Карно, одно действующее лицо спрашивает: «Зачем его убивать? Что он сделал? Почему?..» Этот вопрос мог бы выражать общее чувство.

II