Убийство, развязавшее войну

София была идеалом совершенной, аристократической hausfrau (нем. домашняя хозяйка. — Прим. пер.), посвятившей себя проявлению традиционных германских добродетелей küche, kinder und kirche (нем. кухня, дети и церковь. — Прим. пер.), чтобы сделать своего мужа счастливым. После 1900 г. австрийская церковь пропагандировала идеализированный образ женщины как послушной и покорной жены и матери, занимающейся домашним хозяйством и видящей в этом самопожертвовании смысл жизни. София воплощала собой все эти идеалы. Как вспоминал Никич-Буле, она «выполняла свою трудную роль, используя все знания и убеждения. Она была не только ласковым и любящим партнером, но, принимая все противоречивые черты мужа, отдавалась этому с настоящим самопожертвованием».

Но то, что Никич-Буле понимал как самоотверженность Софии, было просто ее сутью. Она создавала новую жизнь для мужа, альтернативную вселенную, противоположную проблемам Двора и давлению политических вопросов. Как рассказывает ее правнучка принцесса Анита, его интересы стали ее интересами. Все, что Франц Фердинанд хотел сделать, София встречала с восторгом, находя счастье в их общих устремлениях.

И за это Франц Фердинанд был ей по-настоящему благодарен. «Ты не представляешь, как я счастлив с моей семьей, — признавался он своей мачехе, — и как я могу не поблагодарить Бога за выпавшее мне счастье?! После Бога я должен поблагодарить вас, дорогая мама, потому что вы были той, кто помог мне обрести это счастье. Самая мудрая вещь, что сделал я в своей жизни, это женитьба на моей Софи. Она для меня все: жена, советник, врач, друг — словом, вся моя радость… Мы любим друг друга так же, как и в первый день нашего брака, и ничто не омрачило наше счастье ни на одну секунду».

Глава IX «ДАЖЕ СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ НАС!»

Для семьи Франца Фердинанда и Софии жизнь из года в год шла своим приятным чередом. Обычно они проводили Рождество в Конопиште. «Мне будет очень радостно увидеть вас вместе с маленькой рождественской елочкой, — писал он своей семье в 1912 г. — Я просто хочу показать вам, что я все время думаю о вас. Слава Богу, у нас все хорошо; у нас было такое прекрасное Рождество, дети были блаженно счастливы, и они приносят нам столько радости».

В начале года семья обычно переезжала в Вену, останавливаясь в Бельведере на зимний светский сезон, хотя продолжающиеся трудности, связанные со статусом Софии, все чаще заставляли их искать других развлечений. Являясь любителями зимних видов спорта, семья стала проводить конец зимы на модном курорте Санкт-Мориц. Они останавливались в большом отеле класса люкс, расположенном среди заснеженных гор. Одетый в пальто, шерстяные бриджи и веселенький шотландский берет, Франц Фердинанд водил свою жену и детей, закутанных в меха и с надетыми защитными головными уборами, кататься на коньках по льду замерзших прудов и спускаться на лыжах с окрестных склонов.

Весной они обычно отправлялись на юг, путешествуя на императорской яхте Lacroma до модного адриатического курорта Брионии (ныне Бриуны). Там они проживали в отеле с видом на море, проводя дни на пляже, играя и веселясь в набегающих волнах. Если предоставлялась возможность, Франц Фердинанд и София праздновали Пасху в Триесте, в красивом белом готическом замке, построенном на скалах у бухты Гриньяно злосчастным братом Франца Фердинанда Максимилианом. Неизбежно это означало наличие высочайшего разрешения, так как Мирамар принадлежал короне. Однажды Монтенуово даже запретил эрцгерцогу взять с собой его семью, написав, что их нахождение там возможно только с «Высочайшего повеления» императора.

В другой раз в замке оказалась дочь Рудольфа Елизавета с детьми. Она согласилась уехать и освободить место для Франца Фердинанда и его семьи, но в последнюю минуту передумала, заявив, что ее дети больны и не могут сейчас переезжать. Подозревая, что она просто проявила свой характер, Франц Фердинанд отправил в Триест Айзенменгера, чтобы он дал свое медицинское заключение. Ему там не были рады. «Вы приехали как шпион!» — шипела Елизавета на доктора. Когда он доложил, что дети уже достаточно здоровы, чтобы уехать, Елизавета вынуждена была согласиться, но оттягивала отъезд до последнего, чтобы доставить Францу Фердинанду как можно больше неудобств.

Окрестности Мирамара представляли собой тропический рай, и Франц Фердинанд любил отправляться вместе с семьей в какой-нибудь удаленный уголок на пикник. Но в сельской местности было много итальянских националистов, потенциальных убийц, которые были бы счастливы, как рассказывал один из слуг эрцгерцога, бросить бомбу или выстрелить в незваных Габсбургов. Франц Фердинанд относился к опасностям очень философски. «Это вполне реальная угроза, — говорил он, — но я не буду из-за нее класть свою жизнь под стекло. Наша жизнь всегда в опасности. Мы должны просто верить в Бога».