Убийство русалки

Ханс Кристиан осторожно подошел к окну, расположенному высоко на стене, и поднял ставни так, что они скрипнули на петлях и ударились о стену снаружи. Свет пробивался через толстые решетки. Камни стен торчали, как корешки книг на полках. Сильный дождь лил в камеру, и вода по полу стекала под дверь. Ручьи имели странный цвет. Ханс Кристиан не знал, что это. Наконец он заметил человека на полу. Он скорчился на большой груде соломы, его рубаха была порвана в лоскуты, и через дыры виднелись старые мускулы и сухожилия.

– Берегись! – сказал человек, указывая на свет, будто он заразен.

Ханс Кристиан сразу отвернулся, он не хотел будить лихо, пока оно тихо.

Запах лошадиной мочи, доносившийся с улицы, казался приятнее, чем тот, что повис в камере. Ему нужно послать записку с просьбой о помощи.

– Эй, парень! – крикнул Ханс Кристиан проходящему мимо мальчику. Но тот был явно напуган звуком из тюремных подвалов и убежал. Все обходили эти окна десятой дорогой. Ханс Кристиан и сам делал так раньше. Смотрел с ужасом и интересом на темные решетки Суда и стиснутые лица за ними. А теперь он стал одним из них.

Кто-то молится в подвале за его спиной – эти звуки он знал из собора Святого Петра в Риме: бормочущий жалобный голос, доносящийся из ниоткуда, стены стонут.

– …у мочи короля…

Моча короля? Кто так молится, это же почти богохульство. Ханс Кристиан отошел от окна и приблизился к зарешеченной двери, чтобы понять, что говорили в соседней камере. Он услышал голос за соседней дверью, глубокий, потерянный.

– Ах, я верный слуга у мочи короля.

Верный слуга у мочи короля?

Ханс Кристиан качает головой и отходит обратно к окну: здесь люди сходили с ума, он должен выбраться отсюда. Чем скорее, тем лучше.

Он посмотрел на площадь Нюторв сквозь решетку. Вдалеке расположились несколько лотков торговцев, как раз между Нюторв и Гаммельторв. Там продавали обезглавленных цыплят и свежие свиные головы. Несколько женщин прогуливались у фонтана.

– Извините, уважаемые дамы, – обращается он к двум женщинам, идущим мимо.

Его голос казался надтреснутым в попытке звучать дружелюбно, и они ускорили шаг. Повозка с горшками и сковородками прогремела по площади. Служанка с товарами в корзине пробежала мимо, быстро глянув в окно.

– Сначала я тоже так пробовал, – сказал мужчина за его спиной. – Стоял и пялился в окно, кричал, когда они проходили мимо. Но однажды надоедает. Не нужно тратить силы на то, чтобы смотреть на жизнь, звать на помощь и ругаться.

– Как давно вы здесь? – спросил Ханс Кристиан.

– Когда жена в последний раз навещала меня, она рассказала, что я здесь четыре недели. Ты мой пятый по счету сосед по камере. Я жду, когда меня отправят в тюрьму Стокхусет.

– Стокхусет! – вскрикнул Ханс Кристиан. – Что вы сделали?

– Я произнес вслух то, о чем все остальные думают.

Ханс Кристиан хотел его расспросить, это точно было что-то жуткое, и он не хотел, чтобы этот мужчина рассказывал что-то ужасное. Держи при себе свои похотливые фантазии, мысли о женщинах и мужчинах в куче, о телах, валяющихся друг на друге, пенисах, грудях, коленях и животах, скрученных в беспорядке, как угри в иле.

– Я это сказал и скажу с удовольствием снова. Что король идиот. Он не хотел дать моему сыну право голоса, потому что я крестьянин, а он хочет отправить его на войну. Это идиотское самодурство. Это мы, крестьяне, кормим короля и всех распутных принцев, мы, мы платим за все, за то, что Толстый Фриц ходит по городу, выставив член.

Ханс Кристиан обернулся. Так нельзя говорить, даже если это правда. Все слышали истории о веселом принце, которого некоторые называли Принц Фриц. Говорили, что он любил выпивать с народом, только платил за это сам народ, предоставляя дочерей в его распоряжение. Ханс Кристиан украдкой присматривается к исхудавшему крестьянину с грубым ртом. На секунду он даже ему позавидовал. Одно крестьянское слово вызвало больше волнения, чем все тысячи слов, которые Ханс Кристиан писал и произносил. И за это слово крестьянин дорого заплатил. Он в шаге от Стокхусет, самой жуткой тюрьмы в городе.

– Нет, – прошептал Ханс Кристиан самому себе, покачав головой, это было ужасно, его не должно быть здесь, он должен быть у Коллинов. Один из надзирателей, может быть, сможет передать записку, может быть, понадобится еще один скиллинг. – Стража! – крикнул он. – Хотите заработать ригсдалер? Я знаю важных людей.

– Я тоже знаю важных людей, – закричал другой заключенный. – И важных лошадей. И важных птиц.

Раздались смех и крики. Здесь каждого готовы высмеять, и только. Это еще унизительнее, чем грязный пол, зловоние и грубые руки караульных. От этого чувствуешь себя еще более одиноким.

Когда смех наконец-то стих, он опять услышал шум своеобразной молитвы из соседней камеры.

– Ах, я верный слуга у мочи короля.

И топор мне грозит, ни за что смерть моя.

– Что это? Кто сочиняет такие стихи? – спросил Ханс Кристиан.