Убийство с первого взгляда

Он свернул с шоссе, проехал несколько десятков метров по примыкающей дороге, потом притормозил и наконец остановил машину возле узкой, поросшей травой обочины. Какого черта он вообще здесь делает? Он посидел некоторое время, монотонно раскачиваясь взад-вперед, борясь с искушением плюнуть на все и уехать, но понимал, что не может так поступить. Харленд сделал глубокий вдох, выключил двигатель и сразу почувствовал, как на него навалилась жуткая, сверхъестественная тишина. Медленно, неохотно он выбрался из машины и неуверенной походкой направился к злополучному перекрестку.

Да, той ночью все было иначе. Холодное сияние многочисленных синих маячков на крышах полицейских машин, так хорошо знакомое ему как человеку, много лет проработавшему в полиции, в тот раз казалось зловещим. Он еще подумал, неужели именно так его воспринимают обычные люди?

Он не помнил в точности, где тогда припарковался. Вероятно, на шоссе ближе к вершине холма. И он тогда не шел. Он бежал изо всех сил.

Но все равно опоздал.

Коллега-полицейский увидел его в свете фар и кинулся наперерез, чтобы не пропустить к месту трагедии. Сильные руки сжали его, словно в тисках, и как он ни дергался, освободиться не мог. При помощи подоспевшего врача «скорой» полицейскому удалось удержать Харленда и не позволить приблизиться к искореженной груде металла и пластика, сверкающей в безжалостном сиянии прожектора пожарного автомобиля. Наконец Харленд смог объяснить, что он тоже служит в полиции, и хватка чуть ослабла, но тут же его стали держать с удвоенной силой — когда он сказал, почему здесь находится. Он не мог разобрать слов, с которыми к нему обращались, — слишком много людей говорило одновременно, — но хорошо запомнил лица. В первый раз тогда Харленд увидел то причиняющее еще большую боль сочувствие, которое впоследствии стало ему так хорошо знакомо.

Он отчаянно пытался вырваться, но их было очень много, а он внезапно ощутил страшную усталость.

— Это машина моей жены! — рычал он и упирался ногами в асфальт, когда его тащили прочь в темноту. — Элис!

37 Понедельник, 3 сентября

Нэйсмит проснулся и медленно открыл глаза. Перевернулся на жестких простынях и посмотрел на электрический будильник, стоящий на прикроватном столике. Ярко-синие цифры были хорошо видны в темноте — 06:07. Он снова опустил голову на подушку, хотя знал, что сегодня заснуть больше не удастся. Перекатившись на спину, Нэйсмит широко зевнул и уставился в потолок. Что же разбудило его в такую рань?

Кровать была не особенно комфортная, но он все же понежился еще минутку под теплым одеялом, прежде чем принять вертикальное положение и спустить ноги на пол. Коврик возле кровати был точно такой же, как во всех других отелях, где ему приходилось останавливаться. Он еще раз зевнул и наконец неохотно поднялся. В номере было прохладно, и обнаженное тело моментально покрылось мурашками. Прошлепав босыми ногами к окну, Нэйсмит отдернул тяжелые шторы и приложил ладонь к холодному стеклу. Предрассветное небо было еще довольно темным, лишь на горизонте слабо посверкивали желтые огни. Прямо перед ним лежала длинная узкая бухта Херон-Кис. Она уходила к выставочному центру «Миллениум-доум», ярко освещенные мачты которого виднелись вдалеке. Слева тянулись к небу напоминающие гряду отвесных стеклянных скал небоскребы делового квартала Кэнэри-Уорф. Они нависали над Темзой, и в воде играло отражение многочисленных огней. Выстроившиеся в ряд здания, разделенные узкими водными протоками, напоминали какую-то футуристическую Венецию, выстроенную целиком из стали и блестящих зеркальных стекол. Вид из окна был удивительно прекрасен, и Нэйсмит некоторое время простоял там, глядя, как город потихоньку просыпается, а сияние на горизонте разгорается сильнее и сильнее, так что на него уже больно смотреть.