Убийство царской семьи

Он ни слова не сказал солдатам, для чего он прибыл в Тобольск, в чем именно заключается его поручение «особой важности».

Но Кобылинский и Мундель насторожились: они поняли, что у Яковлева есть какая-то особая цель, что он осторожно идет к ней, подготовляя у солдат нужное ему настроение.

Кобылинский показывает: «Видно было, что он прекрасно умеет говорить с толпой, умеет играть на ее слабых струнках и говорить хорошо, красно».

Мундель показывает: «Совершенно ясно было, что Яковлев подделывается к нашим стрелкам и всеми правдами и неправдами льстит им напропалую, чтобы достичь одного: чтобы они не оказали какого-то противодействия».

Не могу не признать авторитетности мнения этих свидетелей, сумевших в таких трудных условиях охранять покой семьи.

24 апреля

На следующий день, 24 апреля, Яковлев снова собрал солдат отряда.

Нельзя понять, что происходило на этом собрании, если не знать фактов более раннего времени.

Мы знаем, что центральная советская власть прежде всего лишила семью содержания от казны. Это произошло 23 февраля.

Город же Тобольск не испытывал советского режима и более продолжительное время.

Ближайшими к нему крупными пунктами, где большевики укрепились, были Омск, столица Западной Сибири, и Екатеринбург, столица Урала. Но Тобольск, глухой, захолустный город, продолжал жить своей жизнью и в течение 4¹/₂ месяцев совершенно не испытывал давления Омска, которому он подчинялся в административном отношении как город Западной Сибири.

За 3¹/₂ недели до приезда Яковлева в нем вдруг, как бы по мановению чьей-то дирижерской палочки, закипела внезапно бурная жизнь.

24 марта сюда прибыл из Омска комиссар Дуцман. Хотя он значился комиссаром г. Тобольска, но он был в то же время и комиссаром над царской семьей и поселился в доме Корнилова. Он не имел абсолютно никаких связей в Тобольске. Латыш по национальности, этот человек, как показывает Боткина, «с непроницаемым, равнодушным лицом, полуприкрытыми веками глазами», держал себя очень осторожно и замкнуто. Он не вмешивался совершенно в жизнь семьи, и вся его роль сводилась только к одному: к наблюдению за семьей, за самим фактом пребывания ее в доме.

Ровно через два дня после его приезда в Тобольск появился первый отряд красноармейцев под командой красных офицеров: Демьянова и Дегтярева.

Их обоих хорошо знали в Тобольске. Первый был человек с юности, видимо, выбитый из жизненной колеи, «выгнанный из семинарии, про которого говорили, что он был мальчишкой скверного поведения». Так говорят о нем свидетели. Второй – «сирота, чуть ли не родственник одного из тобольских губернаторов, известный с гимназической скамьи своим крайним монархическим направлением. При поступлении в Петроградский университет он был членом Союза Михаила Архангела – и вдруг появился в роли красногвардейца».

Боткина показывает: «За все время пребывания в Тобольске этот отряд красногвардейцев не произвел ни одного обыска, не сделал ни одного расстрела, не вмешался ни в одну скандальную историю».

Тем не менее эти люди ввели в Тобольске большевистские учреждения, разогнав суд, земскую и городскую управы.

Они же произвели большие перемены в составе губернского совдепа. Он состоял до них из эсеровских элементов. Его председателем был известный нам Никольский. С их приездом во главе совдепа оказался Павел Хохряков. Следствием добыты документы, которыми установлено, что Хохряков – родом из Вятской губернии, был раньше кочегаром на броненосце «Император Александр II». Совершенно малограмотный человек, с большим трудом умеющий писать, это был тип темного, невежественного, распропагандированного русского рабочего. Его никто не знал в Тобольске. Как и Дуцман, он не имел здесь никаких связей.

Только что успел прибыть отряд Демьянова – Дегтярева, как через два дня, 28 марта, в Тобольск прибыл отряд из Екатеринбурга. Однако главари омского отряда потребовали от екатеринбуржцев, чтобы они ушли из Тобольска. Последний отряд был вдвое малочисленное омского. Он подчинился требованию омичей и ушел из Тобольска 4 апреля.

Но 13 апреля сюда пришел из Екатеринбурга другой отряд под командой некоего Заславского. Этот отряд был равен по силам омскому.

Он был прямой угрозой царской семье. Заславский с первых же дней повел пропаганду в совдепе, что царскую семью необходимо немедленно заключить в каторжную тюрьму, что ее хотят увезти, что под губернаторский дом ведутся подкопы. Он имел некоторый успех в совдепе, и Кобылинский был туда вызван. Будучи в курсе намерений Заславского, Кобылинский пошел в совдеп, взяв с собой некоторых из солдат своего отряда. Там он заявил, что он согласен перевести царскую семью в тюрьму, но под одним условием, чтобы в тюрьму были помещены и все солдаты его отряда, так как они обязаны охранять семью. Солдаты запротестовали. Попытка Заславского не удалась.

Но он не сдался и повел агитацию среди солдат отряда. Свидетель Мундель показывает: «Это был (Заславский) злобный еврей. Он собирал наших солдат на митинг и настраивал их, чтобы семья немедленно была переведена в каторжную тюрьму».