Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

Но чистого, официального «революционного творчества» у конституционалистов Государственной думы хватило только на эту более чем скромную задачу. В дальнейшем на революционном поприще, как уже указывалось, они столкнулись с самостоятельным революционным творчеством социалистов и испугались; испугались их в свою очередь и умеренные социалисты, так как, вызвав «народную революцию», ни те ни другие не были в конце концов уверены, за кем пойдет сам народ - за «старым ли режимом», за конституционалистами, за социалистами или за теми, кто поведет народ по пути Лжи в бездну. Конституционалисты всех оттенков, как более умные и европейски образованные, сразу поняли опасность дальнейших чисто революционных путей и необходимость как можно скорее остановить революцию, но, будучи исторически и органически европейскими язычниками, они не в состоянии были отказаться от своих созданных людьми божков и вернуться к русской власти «от Бога», а потому и стали на ложные пути прекращения революции через обман и хитрость, как указывалось выше. Кроме того уже вечером 27-го, под неприятным впечатлением опасности снизу, в лагере так называемого думского прогрессивного блока, состоявшего из конституционалистов и умеренных республиканцев, проявился определенный партийный раскол, и каждая из партий стала отпираться от инициативы в избрании революционного пути. Вопрос этот до сих пор остается между ними объектом споров и нареканий, хотя все причастные партии могли бы, казалось, всецело утешиться, подобно Милюкову, и по европейской поговорке - «faire bonne mine au mauvais jeu» - подписаться под его выводом: «Мы не хотели этой революции. Мы особенно не хотели, чтобы она пришла во время войны…», но «каково бы ни было ее происхождение, мы ее приемлем, ибо с ней пришла развязка - ликвидация той старой России, против которой мы боролись всю жизнь, и которая привела Россию к катастрофе». Эти слова были сказаны в 1921 году; грустно и больно за этого сына старой России, той самой «старой России», которая по исторической правде создала величайшую мировую Российскую Державу:

«Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».

Глава III

Императрица. Подвиг. Арест

По отъезде Государя в Ставку жизнь в Александровском дворце в этот день как бы замерла. Государыня Императрица не выходила из комнат Алексея Николаевича и Великих Княжен и сношения свои с внешним миром вела или через Великую Княжну Марию Николаевну, или через дежурного камер-лакея. Даже фрейлины старались Ее не беспокоить, а в исключительных случаях поджидали Ее в коридоре, когда Она переходила из комнаты Наследника в комнату Дочерей. Теперь после отъезда Мужа по выражению Ее лица стало заметно, что разлука с Мужем в настоящее время для Нее страшно тяжела; к мучениям за Россию, за Сына прибавилось еще беспокойство за Царя, и Она неоднократно осведомлялась, нет ли от Него каких-либо известий. Приближенные, получавшие сведения о ходе событий в столице в течение 23 февраля из различных источников, не решались что-либо Ей говорить, не желая усложнять и без того Ее тяжелого душевного состояния. Она провела весь вечер и всю ночь, не засыпая, у изголовья Сына, который большею частью был в забытьи, а приходя в сознание, тихо шептал одно слово: «Мама». Она наклонялась над ним и молча, нежно гладила Его голову. Ребенок, видимо, верил в целительное свойство Ее ласки и цеплялся за нее.

На другой день по отъезде Государя, т. е. 24 февраля, по телефону из Петрограда позвонил Министр Внутренних Дел Протопопов и поручил подошедшему к телефону дежурному камер-лакею Императрицы Волкову доложить Государыне, что в Петрограде начались беспорядки на почве недостачи хлеба и что хотя между толпой и полицией произошло несколько столкновений, но он, Протопопов, рассчитывает справиться с волнением и не допустить ничего серьезного.