Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале

11) В документах, собранных Сергеевым по Царскому делу и касавшихся той или иной деятельности советских представителей, совершенно отсутствовали:

а) фотографии различных деятелей, причастных к преступлению;

б) биографические сведения об этих деятелях, их характеристика, описание наружности, приметы;

в) сведения о составе главнейших Екатеринбургских советских органов власти;

г) частная переписка различных деятелей и данные о связях, с одной стороны, с Москвой, с другой стороны, с жителями города.

Единственным документом в этом роде являлось письмо Янкеля Юровского к доктору Архипову, найденное и отобранное чинами уголовного розыска. Содержание письма, с сохранением орфографии, следующее:

“Кенсорин Сергеевич, в случае моего отъезда на фронт я во имя наших с Вами отнош надеюсь не откажете моей старой маме в содействии в случае преследований ее только за то что она моя мать. Вы конечно нанимаете что о моем местопребывании она ничего знать не будет уж только по томучто и я этого не знаю, но и в том случае еслиб я это знал то разумеется этого ей не сказал бы просто для чистоты ея совести наслучай еслиб ее допрашивали. Я обращаюсь к Вам еще и потому что Вы строгий в своих принципах даже при условиях гражданской войны и при условии коща вы будете у власти. Я имею все основания полагать что Вы с Вашими принципами останетесь в одиночестве но всеж Вы съумете оказать влияние на то чтоб моя мать которая совершенно не разделяла моих взглядов виновная следовательно только в том что родила меня, а также в том что любила меня. Я значить на случай падение власти советов в Екатер. дать ей приют на время возможного погрома или предупредить и самый разгром квартиры принимая внимание что я не продавал дела чтоб не остав. служ. без работы которые очень и очень далеки от большевизма. Это может быть предсмертное письмо надеюсь ято не ошибусь обращ. к вам. Я. М. Юровск…”

Письмо характерное, как по содержанию, так и по грамотности, для одного из крупнейших, местных деятелей советской власти в Екатеринбурге, и несомненно было бы полезно иметь такие же документы других главнейших руководителей преступных замыслов и вершителей судеб многострадальной России. Служащие комиссара Янкеля Юровского, даже не будучи большевиками, имеют полное право заниматься не национализированным трудом, потому что работают на благо комиссара; остальной же русский народ права на это не имеет. Янкель Юровский не имеет сочувствия к своим взглядам ни среди своих служащих, ни даже у своей матери; охранной команде, которой он начальствует в Ипатьевском доме, он, видимо, тоже по несочувствию во взглядах, не доверяет; перед всем обществом Урала лжет, боясь правды, тоже, очевидно, не рассчитывая на сочувствие во взглядах. И тем не менее и сам он себя считает, и советская власть именно его-то и признает выразителем воли народа, представителем народной власти. В 1917 году Лейба Бронштейн, свергнув власть Аарона Керенского, крикнул народу: “Мы опрокинули власть Керенского, мы повалили ее навзничь и, наступив ногой на грудь, крикнули всероссийскому рабочему и крестьянину: придите и возьмите ту власть, которая единственно принадлежит народу…” Как в этот момент он, вероятно, дико и Дьявольски хохотал в душе над теми, кто его слушал.

При разборке документов в бумагах графини Гендриковой пришлось наткнуться на ее показание, данное следственным властям по поводу приезда в Тобольск Маргариты Хитрово. Тут же хранилась и остроумная сатира Анастасии Васильевны в стихах по поводу того переполоха среди властей, который произвела эта молодая, но легкомысленная барышня своим приездом и манерой держать себя, совершенно не желая этого, как заговорщица. При обследовании этих документов оказалось, что действительно приезд в Тобольск Маргариты Хитрово испугал даже Керенского, который в середине августа прислал прокурору Тобольского суда следующую телеграмму: “Из Петрограда. Вне очереди.

Расшифруйте лично и если комиссар Макаров или член Думы Вершиниц Тобольске, то их присутствии.