Убийство царской семьи. Полная версия

Юсупов выведывал от Распутина, как он относится к сепаратному миру с Германией: “Я от него слышал: “Не надо этой войны, надо войну прекратить, довольно пролито крови”. Он это говорил настойчиво, определенно. Я его раз спросил: “А как на это смотрят в Царском?” Он мне ответил: “Да что там смотрят? Конечно, дурные люди им другое говорят. Да все равно по-моему будет. И Государь, и все устали… Куда ему справляться с таким делом! Вот Царица у нас мудрая. Ей нужно все в руки дать. Чтобы она всем управляла. Тогда будет все хорошо. Это – народная воля”.

Готовый дать Распутину обвинительный вердикт присяжного заседателя, Керенский все же оговаривается: “Что Распутин лично был немецкий агент или, правильнее сказать, что он был тем лицом, около которого работали не только германофилы, но и немецкие агенты, это для меня не подлежит сомнению”.

Даже Юсупов показывает: “Мне все же кажется, что, являясь агентом немцев, он в своей политической деятельности не был вполне сознательным для самого себя и до известной степени поступал бессознательно в своей губительной для России деятельности”.

Наблюдавшее за Распутиным по приказу высшей военной власти фронта лицо показывает: “Мне лично пришлось от него слышать в середине 1916 года: “Кабы тогда меня эта стерва не пырнула (Хиония Гусева), не было бы никакой войны, не допустил бы”. Он откровенно говорил, что войну надо кончать: “Довольно ужо проливать кровь-то. Теперь ужо немец не опасен, он уже ослаб”. Его идея была скорее мириться с ними… Для меня в результате моей работы и моего личного знакомства с Распутиным было тогда же ясно, что его квартира – это и есть то место, где немцы через свою агентуру получали нужные им сведения. Но я должен сказать по совести, что не имею оснований считать его немецким агентом. Он был безусловный германофил… Ни одной минуты не сомневаюсь, что говорил Распутин не свои мысли, то есть он, по всей вероятности, сочувствовал им, но они ему были напеты, а он искренне повторял их”.

Я не верю в “германофильство” Распутина. Эта идея сама по себе может быть почтенна, так как культура, хотя бы и чужеземная, есть благо всего человечества. Но она может претендовать на уважение только тогда, когда ее защищает русский патриот, серьезно, научно обоснованно знающий прошлое и настоящее своего отечества.

Эта идея была не по плечу Распутину. Если она была продуктом его собственного мышления, это был выкрик большевика-дезертира.

Конечно, это была не его мысль: “…Кровь… Довольно проливать кровь…” Здесь глубоко продуманная цель: воздействовать на психологию больной женщины. Эту идею внушали Распутину, чтобы он, как слепое орудие, пользуясь своим необычайным положением, внушил ее Императрице.

Кто окружал Распутина? Я разумею при этом не круг его истеричных поклонниц, а тех, кто руководил им самим.

Самым близким человеком к русскому мужику Распутину, почти неграмотному, быть может, идолопоклоннически, но все же православному, был Иван Федорович Манасевич-Мануйлов, лютеранин еврейского происхождения.

Человек весьма умный, энергичный, с громадным кругом знакомств, он был по натуре крупный авантюрист, обладавший большими связями не только в России. В душе это был стяжатель широкого размаха. Когда он был арестован, судебная власть не нашла его денег. Они составляли крупную сумму.

Перед первой смутой он долго проживал в Париже, числясь на службе по Департаменту Духовных Дел. Его настоящей сферой был, однако, Департамент Полиции.

Потом он состоял при графе Витте в качестве чиновника особых поручений и ушел со службы вместе с уходом Витте.

Как только министр иностранных дел Сазонов был заменен Штюрмером, Мануйлов сейчас же был назначен при нем чиновником особых поручений.

Это он был волей Распутина и поборол министра внутренних дел Хвостова, когда он пытался разоблачить шпионство Распутина.

Это он через Распутина добился ухода министра юстиции Макарова, последнего защитника нашего национального правосудия, неподкупного слуги закона, и замены его распутинцем Добровольским.

Скорбь охватывает душу, когда слушаешь свидетеля очевидца дружеской беседы Распутина и авантюриста Мануйлова, решавших судьбу российских министров.