Убийство в Амстердаме

Ван дер Грааф считал, что Фортейн похож на Гитлера, вовсе не имея в виду, что он тоже массовый убийца. В какой-то степени представление ван дер Граафа о Гитлере походило на представление простолюдинов семнадцатого века о братьях де Витт. Он протестовал против «оппортунизма» Фортейна, его «нежелания жертвовать собственными интересами», его «высокомерного отношения» к слабым и беззащитым. Прежде всего, он протестовал против его «тщеславия», его хвастовства, его «гордыни». Один его внешний вид вызывал неприятие: шикарные костюмы, кричащие галстуки, завязанные виндзорским узлом, шелковые носовые платки, слишком сильно выбивавшиеся из нагрудного кармана костюма в тонкую полоску. Фортейн был самый настоящий «человек-оркестр». А это серьезное обвинение в стране, где «если вы ведете себя нормально, вы уже вполне тянете на безумца». Ван дер Грааф довел пуританское голландское назидание до пагубной крайности. Возможно, он выглядел жалко, но он был по-своему принципиальным человеком, принципиальным до фанатизма. Характерная особенность кальвинизма – слишком жесткое соблюдение моральных принципов, и это можно считать как недостатком, так и достоинством голландцев. Оно сыграло роль в формировании ван дер Граафа, Мохаммеда Буйери и даже Тео ван Гога. Убийства ван Гога и Фортейна были совершены из принципиальных соображений.

Волкерт ван дер Грааф был трудным ребенком. Он родился в 1969 году в той же атмосфере маленького протестантского городка, что и премьер-министр Балкененде. Его мать, родившаяся в Англии, была чрезвычайно набожной евангелисткой, а отец – учителем биологии. Природа, животные всегда составляли смысл жизни Волкерта. Когда ему исполнилось пятнадцать, он нашел работу в приюте для травмированных птиц, но вскоре его уволили, потому что с ним было невозможно иметь дело: он спорил по любому поводу, убирал мышеловки, чтобы спасти мышей, приносивших вред птицам, и так далее. Ему не нравилось, что его родители едят мясо, он отказывался сидеть на их кожаном диване и никогда не обедал дома. Не сумев закончить сельскохозяйственный университет в Вагенингене, где изучал проблемы загрязнения окружающей среды, он стал ярым антививисекциони-стом и непримиримым противником интенсивного сельского хозяйства. Если не считать отдельных вспышектемперамента, Волкерт был молчаливым, неприметным человеком – скорее занудой, чем потенциальным убийцей. В 2001 году он влюбился в женщину старше себя. У них родилась дочь, но, даже став счастливым отцом, он все время казался чем-то удрученным. Возможно, это была депрессия. В любом случае, Волкерт чувствовал, что должен сделать что-то важное, чтобы помочь слабым и беззащитным.

2

Похороны Фортейна были необычным зрелищем, больше похожим на похороны обожаемой всеми королевы или Папы Римского. Он был бы в восторге. В детстве Фортейн мечтал стать Папой Римским.

Он заставлял брата и сестру становиться перед ним на колени и изображать боготворящих его священников. Эти мечты не покидали его и в отроческие годы. «В то время как другие мальчики-католики, возможно, хотели стать епископами, – сказал он репортеру, – меня устраивал только высший сан. Наверное, это свидетельствует о моем сумасбродстве». Целые страницы его автобиографии посвящены описанию похорон Папы Римского Пия XII. Большое впечатление произвела на него и погребальная церемония Марии Каллас. И то и другое – очень не по-голландски.

В Роттердаме похоронный кортеж медленно пробивался сквозь толпы людей. Десятки тысяч человек встречали его и бросали цветы на его пути. За длинным белым похоронным автомобилем ехал «даймлер» самого Фортейна, который вел его дворецкий Герман, невозмутимо слушая хор рабов из «Аиды», доносящийся из автомобильных динамиков. На переднем сиденье, рядом с дворецким, сидели спаниели Кеннет и Карла. Вслед за гробом собаки последовали в собор Святого Лаврентия, где должна была состояться заупокойная месса. Толпа умиленно взирала на эту сцену, люди закатывали глаза и кричали: «Пимми, спасибо, Пимми, спасибо!» Кто-то затянул английский футбольный гимн You'll Never Walk Alone («Ты никогда не будешь один»). Пели и гимны болельщиков местной футбольной команды «Фейеноорд».

Футбольные гимны могли бы показаться неуместными на похоронах политика, не проявлявшего ни малейшего интереса к спорту. «Аида» была ему намного ближе. Но, если задуматься, тут нет ничего странного. Стадион в значительной степени заменил церковь как место для совместного пения и прочих проявлений коллективной преданности. А эмоции, вызванные Фортейном – ностальгия, недоверие к чужакам, преклонение перед героями, – были те же, что и у футбольных болельщиков.