Убийство в Амстердаме

Некоторое время она жила еще с одной сомалийкой недалеко от «тарелочного квартала» в Эде и работала на заводе. Но это ей тоже ничего не давало. Поэтому она повесила в местной церкви объявление о том, что ищет преподавателя голландского языка. На него откликнулась супружеская пара, учителя средней школы, которые позже предложили ей жить в их доме, где она не только выучила язык, но и научилась манерам, обычаям, привычкам и традициям голландского среднего класса. Их домашний быт был хорошо организован, и в нем, как в капле воды, отражалась страна, с которой с самого начала столкнулась Айаан, одновременно гораздо более суровая и гораздо более свободная, чем Кения. Равноправие и свобода личности в ней были связаны со строгими, даже жесткими правилам. Семейные обеды начинались ровно в шесть, на встречи нужно было приходить точно в назначенное время, домашние обязанности следовало делить поровну.

Процесс ассимиляции оказался медленным и трудным, и до конца было еще далеко. Но Айаан в совершенстве овладела голландским языком. Она до сих пор называет свою учительницу, доброжелательную женщину лет пятидесяти, «моя голландская мама». Когда охранники убедились, что Айаан ничто не угрожает, мы зашли к ней на чашку кофе. В доме царил образцовый порядок, нигде ни следа неряшливости или небрежности. Все находилось на своих местах. Бисквит был нарезан на безукоризненно ровные кусочки, а кофе заварен по всем правилам. И муж, и жена ясно дали мне понять, что их фамилия не должна стать достоянием гласности, так как они «боятся последствий, особенно после убийства Тео ван Гога». Неужели они действительно думают, что им что-то угрожает только потому, что они научили Айаан Хирси Али говорить по-голландски? «Меня это самого возмущает, – ответил муж, опрятный мужчина с коротко подстриженными волосами и светло-голубыми глазами, – но так уж сложилось. В Эде много марокканцев, и они могут быть весьма агрессивными. Вы слышали, как они радовались 11 сентября?»

Я не смог возразить ему. Возможно, он был прав. Я не мог представить себе более мирного и безопасного места, чем этот приятный провинциальный пригород в самом сердце Нидерландов. Но даже если он был не прав и никакой реальной опасности не существовало, сам факт, что они были так напуганы угрозой мусульманского насилия, показывал, к каким печальным последствиям может привести убийство одного общественного деятеля. Сточки зрения современной европейской пары, связанной с миром посредством телевидения и Интернета, Южный Манхэттен и Эде не так уж далеки друг от друга. Во всяком случае, не дальше, чем Палестина или Ирак от марокканцев, которые в «квартале спутниковых тарелок» смотрят новости из Касабланки, Бейрута или Катара.

Хотя она и перестала носить платок (чувствуя себя при этом немного виноватой), чтобы лучше адаптироваться к жизни в Эде, Айаан по-прежнему оставалась правоверной мусульманкой. Ее «голландской маме» приходилось учитывать ограничения, касавшиеся питания, кроме того, Айаан не притрагивалась к спиртному. Об этом мне было доверительно сообщено на кухне. Когда к нам вновь присоединилась Айаан, она и ее «голландские родители» стали, смеясь, делиться воспоминаниями о прошлом, но раз или два я заметил некоторую неловкость, возможно связанную с вещами, о которых лучше было не говорить. Не все воспоминания о жизни в Эде были приятными. Был болезненный момент, связанный с младшей сестрой Айаан, бунтаркой Хавейей, носившей короткие юбки в Кении и, вопреки воле матери, поступившей на курсы секретарей, а затем на работу в Организацию Объединенных Наций. Стремясь, подобно сестре, избежать нежеланного брака, она приехала к Айаан в Эде.

Сначала все шло хорошо. Менее чем за два года Хавейя научилась бегло говорить по-голландски. Но мятежная жизнь, похоже, имела для нее слишком тяжелые последствия. После нескольких лет, на протяжении которых инициатива в борьбе за свободу и независимость принадлежала ей, а не Айаан, она начала сдавать позиции, в то время как Айаан чувствовала себя на Западе все увереннее. Как раз когда Айаан перестала носить платок, Хавейя вновь надела его. Круг голландских друзей Айаан становился шире, а ее сестра замкнулась в себе и, лежа на кровати, отказываясь от еды, часами смотрела телевизор. У нее случались приступы плача, она чувствовала себя виноватой в том, что огорчила свою мать. Ислам был путем возвращения домой, к безопасности, к спасению, назад из этой холодной, равнинной страны. В один из очень холодных дней она сказала, повернувшись к Айаан: «Знаешь, почему эти люди не верят в ад? Они живут в нем».[28]