Убийство в доме свиданий

Сергей Карпущенко УБИЙСТВО В ДОМЕ СВИДАНИЙ

РОМАН О СЫЩИКЕ ВЫЖИГИНЕ

1. В БОРДЕЛЕ И В КНЯЖЕСКОЙ ГОСТИНОЙ

3 октября 1908 года в Петербурге легковой извозчик в коляске с поднятым кожаным верхом ехал около десяти часов вечера вначале по Лиговской улице, потом по приказанию седока свернул на короткий и грязный Чубаров переулок, а затем поворотил и на Екатерининскую, мрачную, почти не освещенную. Лишь то тут, то там, будто волчьи глаза в ночи, страшно светились красные огни перед входом в публичные дома, которых здесь, на окраине, неподалеку от железнодорожного полотна, было немало.

— К заведению Афендик правь! — спокойным, густым голосом приказал пассажир. — Знаешь?

— Как не знать-с! — бодро, с пониманием в голосе отозвался извозчик, возивший мужскую публику по домам терпимости российской столицы уже лет семь, с тех самых пор, как насовсем распрощался с родной Еремеев-кой и решил навек превратиться в городского <ваньку>. Наконец остановились возле нужного дома, трехэтажного, каменного, без вывес-ки. Только красные фонари у входа и плотно занавешенные окна — что требовалось полицейскими правилами — могли бы сообщить знатоку петербургского дна, что это не просто дом, а бордель с развеселой ночной жизнью и очень грустной и тягостаой утренней и дневной.

Рассчитавшись с извозчиком, седок соскочил на тротуар, чертыхнулся, угодив прямо в лужу, направился к крыльцу, на котороги его уже поджидал густо обросший шерстью звероподобный швейцар.

— Пожалте, господин хороший! — прорычал¹ он. — Только вас и ждали! Проходите! Заведение наше из лучших будет, прямо Пале-Рояль с Мулен-Ружем! Вам здесь понравится!

Говорил так швейцар потому, что никогда прежде не видел в заведении этого мужчину, а он, обладая отличной памятью, помнил всех посетителей, приходивших даже единожды и на короткий срок.

В прихожей, отделенной от зала лишь аркой, швейцар помог мужчине снять шинель, фуражку, и, пригладив короткие, но густые и вьющиеся волосы, в зал вошел плотно сбитый, даже чуть-чуть грузноватый молодец в вицмундире чиновника Министерства путей сообщения. Даже завсегдатай такого рода заведений по тому, как держался посетитель, не мог бы сказать определенно: часто ли бываг ет в публичных домах этот молодой, лет тридцать всего, чиновник, или зашел в бордель так, скуки ради. Шел он к столику, на котором стояла ваза с бумажными цветами, неторопливо, просто, без скованности и без излишней важности: бывали, мол, знаем, какие тут порядки. А лицом он был кругл и смугл, глаза же его были ио-восточному раскосы, так что сидящие за соседним столом две проститутки, ждущие посетителей, подумали как-то разом: «Татарин пришел».

Как только сел за стол этот господин, как к нему сейчас же подлетел буфетчик, с показной услужливостью обмахнул тряпкой грязноватую скатерть, спросил:

— Чеп>-с пить будете? Напитки все исключительно прохладительные, кроме шампанского, конечно, и отличных французских вин. Коньяка и водки не держим-с — правила запрещают, чтобы не явилось буйство и неприличие. Так что-с изволите?

— Бутылку оранжада принеси, — кинул посетитель на стол две рублевые бумажки, а из-за соседнего стола уже пищали:

— А нам портеру!

— Пива по две бутылочки, господинчик симпатичный!

Чиновник немного подумал, нахмурившись и поддав ногтем свой нафабренный ус, а потом кивнул буфетчику:

— Да, три бутылки портера принеси-ка еще и… каких-нибудь конфет!

Проститутки зааплодировали и одна за другой, точно бабочки, перелетели за столик мужчины. Обе они были еще довольно красивы, лет по восемнадцати, то есть находились в том возрасте, когда публичные дома официально распахивают свои двери перед всеми желающими стать их обитательницами. Сифилис еще не изуродовал их лиц, правда, водка и необходимые в их ремесле физические излишества уже пустили по лицам нездоровую желтизну, а синие глубокие круги под глазами трудно было скрыть даже толстым слоем бе-лил и румян.

Когда явилось пиво и девицы принялись за него, посыпались вопросы:

— Вы к нам попервой? Вы, стало быть, в каком-то роде девственник? — спрашивала женщина в полупрозрачном костюме одалиски.

— А вы, толстоморденький жоржик, в каком ведомстве служите? — интересовалась крупнотелая, одетая в платье эпохи Помпадур проститутка с грудями, едва не вываливавшимися из декольте.

Но чиновник не отвечал девицам и только улыбался, потягивая из стакана оранжад. Ни одалиска, ни «Помпадур» его явно не интересовали, и он довольно откровенно и смело осматривал через плечо зал. Проститутки спускались со второго этажа в обнимку со своими «мужьями» и шли с ними в танцевальный зал, где негромко играл тапер, хотя последними правилами музыки и танцы в домах терпимости запрещались. Оттуда неслись не только аккорды польки, но доносилось и визгливое пение какого-то подгулявшего козлетона, старательно выводившего эпиталаму из «Нерона».

— Дуська, кого ты там все время ищешь? — спросила «Помпадур», начиная гладить ногу чиновника. — Ну, хочешь, я сяду к тебе на колени? Пойдешь со мной?