— Уверяю вас, что я о них понятия не имею. Разве что Летиция Протеро — только потому, что она, вероятно, получит наследство после смерти отца. Но подозревать её в этом нелепо, а кроме неё, мне вообще никто не приходит на ум.
— А вам, душечка? — спросила мисс Марпл, обращаясь к Гризельде.
К моему удивлению, моя жена покраснела. В глазах у неё появился подозрительный блеск, очень похожий на блеск слёз. Она сжала обе руки в кулачки.
— О! — возмущённо вскричала она. — Люди так отвратительны! Ужасно! Что они болтают! Какие низости они могут выдумать…
Я смотрел на неё с интересом. Подобные вспышки совершенно не в характере Гризельды. Она поймала мой взгляд и попыталась улыбнуться.
— Не смотри на меня так, будто я диковинная букашка, которую ты никогда не видел, Лен. Давайте не будем попусту горячиться и отвлекаться от темы, ладно? Я не верю, что виноват Лоуренс или Анна, а о Летиции вообще речи быть не может. Нужно найти хоть какую-нибудь улику, которая наведёт нас на след.
— Конечно, записка очень странная, — сказала мисс Марпл. — Помните, я ещё утром сказала, что меня поразило некоторое несоответствие.
— Насколько я понимаю, записка с замечательной точностью указывает время совершения преступления, — сказал я. — Но ведь это вряд ли возможно? Миссис Протеро только что вышла из кабинета. Она едва ли успела даже дойти до мастерской. Я могу представить только одно объяснение — убийца, должно быть, посмотрел на свои часы, а они сильно отставали. Это единственное, что приходит мне в голову.
— А у меня другая мысль, — сказала Гризельда. — Что, если часы уже были переведены назад — нет, это то же самое — какая я бестолочь!
— Когда я уходил, они не были переведены, помню, я посмотрел на свои карманные часы. Но ты права — к нашей теме это никакого отношения не имеет.
— А вы как думаете, мисс Марпл? — спросила Гризельда.
— Милочка, признаюсь, что я думала вовсе не об этом. Мне показалось очень любопытным с самого начала то, что было написано в записке.
— А я этого не нахожу, — заметил я. — Полковник Протеро просто написал, что больше не может ждать…
—
Я во все глаза смотрел на старую даму, проникаясь всё большим уважением к остроте её ума. Она с необычайной проницательностью обратила внимание на то, что все мы проглядели. Это и вправду было странно, чрезвычайно странно.
— Да, — сказал я, — но если бы сверху не было проставлено время…
Мисс Марпл кивнула.
— Вот-вот, — сказала она, — если бы там не стояло время!
Я попробовал припомнить то, что видел своими глазами: лист почтовой бумаги с неровными строчками, а сверху аккуратно выведено «18.20». Несомненно, эти цифры были совсем не похожи на остальные каракули. Я ахнул.
— А что, если никакого времени там не было обозначено? — сказал я. — Предположим, полковнику Протеро где-то около шести тридцати надоело ждать, и он сел писать записку. И пока он сидел за столом и писал, кто-то проник через окно и…
— Или вошёл в дверь, — перебила Гризельда.
— Он бы услышал скрип двери и поднял голову.
— Полковник Протеро был глуховат, как вы, должно быть, помните, — сказала мисс Марпл.
— Да, вы правы. Он всё равно не услышал бы. Но неважно, как убийца проник в комнату, — он подкрался к полковнику Протеро и застрелил его. Потом увидел записку и часы, и у него родилась идея. Он написал сверху на письме «18.20», а часы перевёл на восемнадцать двадцать две. Это была остроумная мысль. Он создал себе, по крайней мере так он полагал, железное алиби.
— И нам только осталось отыскать человека, — подхватила Гризельда, — у которого железное алиби на восемнадцать двадцать и никакого алиби на… да, это не так уж просто. Нельзя же узнать точное время.
— Но мы можем определить его в довольно узких рамках, — сказал я. — Хэйдок считает, что восемнадцать тридцать — это верхний предел, самое позднее время. Пожалуй, можно даже продлить до восемнадцати тридцати пяти. Исходя из наших с вами рассуждений, Протеро никак не мог проявить нетерпение до восемнадцати тридцати. Так что мы можем довольно точно определить время, когда было совершено убийство.
— Помните, я слышала выстрел? Да, всё как будто сходится. А мне-то даже в голову не пришло. Какая досада! И всё же, когда я стараюсь припомнить, мне кажется, что выстрел был какой-то не совсем обыкновенный. Не такой, как те выстрелы, что слышишь обычно.
— Громче? — подсказал я.
Нет, мисс Марпл полагала, что дело не в громкости. Собственно говоря, она затруднялась сказать, что в нём было необыкновенного, но настаивала на том, что выстрел был не похож на привычные выстрелы в лесу.
Я мог бы подумать, что она просто выдаёт желаемое за действительное, если бы она только что не развернула перед нами такую чёткую картину, не обнаружила такой свежий взгляд на вещи, что я поневоле не мог не восхититься её умом и дальновидностью.