Убийство в доме викария

Было объявлено, что второй завтрак подан, и мы перешли в столовую. Летиция явилась с большим опозданием, проплыла к свободному месту и села, улыбнувшись Гризельде и кивнув мне. Я смотрел на нее очень внимательно — у меня были на то свои причины, — но она, казалось, по-прежнему витала в облаках. Удивительно хорошенькая — это я должен признать по чести и справедливости. Она так и не надела траур, но бледно-зеленое платье оттеняло и подчеркивало в ее облике всю прелесть пастельных тонов.

Когда мы выпили кофе, Анна спокойно сказала:

— Мне нужно поговорить с викарием. Мы пойдем в мою гостиную, наверх.

Наконец-то мне предстояло узнать, почему нас сюда пригласили. Я встал и последовал за ней вверх по лестнице. У дверей комнаты она задержалась. Я хотел заговорить, но она остановила меня жестом. Послушала, устремив глаза вниз, что творится в холле.

— Хорошо. Они уходят в сад. Нет, нам не сюда. Пройдемте прямо наверх.

К моему удивлению, она повела меня по коридору в самый конец крыла. Оттуда на верхний этаж вела деревянная лесенка из отдельных дощатых ступенек, она поднялась по ней, я — следом. Мы оказались в пыльном, обшитом досками закутке. Анна отворила дверь и провела меня на громадный сумрачный чердак, который явно служил свалкой для всякой рухляди. Там были сундуки, ломаная мебель, несколько старых картин, наваленных как попало, и прочий хлам, который годами накапливается в кладовках.

Я не сумел скрыть своего удивления, и она слабо улыбалась.

— Прежде всего я вам все объясню. Сейчас я стала спать очень плохо. Прошлой ночью — нет, скорее сегодня, утром, часа в три, я услышала, что кто-то ходит по дому. Я прислушалась, немного погодя встала и вышла из комнаты. Тут я поняла, что звуки доносятся не снизу, а сверху. Я подошла к этой лесенке. Мне опять показалось, что я слышу шорох. Я спросила: «Кто там?» Но ответа не было, и оттуда не донеслось больше ни звука; я решила, что у меня просто нервы шалят, вернулась и легла.

И все же сегодня, рано утром, я поднялась сюда из чистого любопытства. И нашла здесь вот что!

Она наклонилась к картине, которая была прислонена к стене, оборотной стороной к нам, и повернула ее лицом.

Я ахнул от неожиданности. Это был портрет, писанный маслом, но лицо было исполосовано и искромсано до полной неузнаваемости. Мало того, разрезы и царапины были совсем свежие.

— Поразительно, — сказал я.

— И вы поражены, да? А как вы думаете, в чем дело?

Я покачал головой.

— В этом есть какой-то дикий вандализм, — сказал я. — И это меня тревожит. Как будто кто-то выместил на портрете зло в припадке бешеной ярости.

— И я так подумала.

— Чей это портрет?

— Не имею представления. Я его ни разу не видела. Весь этот хлам уже был сложен на чердаке, когда я вышла за Люциуса и приехала сюда. Я сюда никогда не ходила и даже не вспоминала про этот чердак.

— Поразительно, — повторил я.

Я наклонился, перебирая остальные картины. Там, как и следовало ожидать, были несколько посредственных пейзажей, несколько олеографий и две-три репродукции в дешевых рамках.

Ничто не могло навести нас на след. В углу стоял старинный сундук, из тех, что называются «ковчегами», на нем инициалы Е.П. Я поднял крышку. Сундук был пуст. На чердаке больше ничего интересного не было.

— Да, совершенно необычное происшествие, — сказал я. — И такое бессмысленное.

— Да, — сказала Анна. — Но я немного напугана.

Рассматривать было больше нечего. Мы спустились в ее гостиную. Она плотно затворила дверь.

— Как вы считаете, мне нужно что-то предпринять? Сообщить в полицию?

Я помедлил с ответом.

— Признаться, трудно сразу сказать, связано ли это…

— С убийством, — подхватила Анна. — Понимаю. Это очень трудно. Судя по всему, никакого отношения к убийству это не имеет.

— Да, — сказал я. — Но это еще одно Странное Дело.

Мы оба молчали, глубоко задумавшись.

— Какие у вас планы, могу ли я спросить? — наконец сказал я.

Она подняла голову.

— Я собираюсь прожить здесь полгода, не меньше, — в ее словах прозвучал вызов. — Не потому, что мне хочется. Я в ужасе от одной мысли, что придется здесь оставаться. Но мне кажется, это единственный выход. А иначе люди начнут говорить, что я сбежала — что у меня совесть нечиста.

— Ну что вы!

— Нет, я их знаю. Особенно после того… — Она замолкла, потом продолжала: — Через полгода я выйду замуж за Лоуренса. — Она взглянула мне прямо в глаза. — Так мы решили. Дольше мы ждать не собираемся.

— Я этого ожидал, — сказал я.

Внезапно она разрыдалась и закрыла лицо руками.

— Если бы вы только знали, как я вам благодарна, если бы вы знали! Мы с ним уже распрощались — он готов был уехать. Мне… мне так страшно думать о смерти Люциуса. Если бы мы собирались уехать вдвоем, и тут он умер бы — сейчас я была бы в отчаянии. Но вы заставили обоих нас опомниться, удержаться от греха. Вот за что я вас и благодарю.

— Возблагодарим господа, — сказал я торжественно.

— Но это ничего не значит, — она выпрямилась. — Пока убийцу не найдут, все будут думать, что это Лоуренс, — о, да! Непременно будут! Особенно когда он на мне женится.