Убийство в доме викария

Гризельда не особенно любит Летицию Протеро.

– По-моему, ты несправедлива к Летиции, вот что.

– Ты так думаешь? – сказала Гризельда.

– Сейчас почти никто не носит траур.

Гризельда промолчала, и я тоже. Деннис не унимался:

– Она почти ни с кем не может поделиться, но со мной-то она говорила. Эта история ее жутко взволновала, и она считает, что надо что-то предпринимать.

– Она скоро убедится, – сказал я, – что инспектор Слак разделяет ее мнение. Он сегодня собирается зайти в Старую Усадьбу, вполне вероятно, что от усердия в поисках истины он сделает жизнь тех, кто там живет, совершенно невыносимой.

– А как ты думаешь, в чем истина, Лен? – внезапно спросила моя жена.

– Трудно сказать, дорогая моя. Сейчас я вообще не знаю, что и думать.

– Ты, кажется, говорил, что инспектор собирается проследить, откуда тебе звонили, когда вызвали к Абботам?

– Да.

– А он сумеет? Ведь это очень трудно сделать, да?

– По-моему, вовсе не трудно. На центральном коммутаторе отмечают все звонки.

– О! – И моя жена надолго задумалась.

– Дядя Лен, – сказал мой племянник, – с чего это ты так набросился на меня сегодня утром, когда я пошутил, что ты, мол, хотел, чтобы полковника Протеро кто-то прикончил?

– А потому, – сказал я, – что всему свое время. У инспектора Слака чувство юмора отсутствует. Он принял твои слова за чистую монету, он может подвергнуть Мэри перекрестному допросу и выправить ордер на мой арест.

– Он что, не понимает, когда его разыгрывают?

– Нет, – сказал я. – Не понимает. Он добился своего теперешнего положения неустанным трудом и служебным рвением. У него не оставалось времени на маленькие радости.

– Он тебе нравится, дядя Лен?

– Нет, – сказал я. – Отнюдь. Я его терпеть не могу. Но не сомневаюсь, что в своей профессии он достиг многого.

– Как ты думаешь, он докопается, кто убил старика Протеро?

– Если не докопается, – сказал я, – то вовсе не от недостатка усердия.

В дверях возникла Мэри и объявила:

– Там мистер Хоуз вас спрашивает. Я его провела в гостиную. Вам записка. Ждут ответа. Можно словами.

Я развернул записку и прочел:

«Дорогой мистер Клемент, я буду очень благодарна вам, если вы зайдете ко мне, как только сможете. Я в большом затруднении, и мне необходим ваш совет.

Искренне ваша Эстелла Лестрэндж».

– Передайте, что я буду через полчаса, – сказал я Мэри. Потом пошел в гостиную, к Хоузу.

Глава 15

Я очень огорчился, увидев, в каком он состоянии. Руки у него тряслись, лицо нервно подергивалось. Судя по всему, ему полагалось лежать в постели – так я ему и сказал. Он настойчиво доказывал, что чувствует себя совершенно здоровым.

– Уверяю вас, сэр, я никогда не чувствовал себя лучше. Никогда в жизни.

Это так разительно противоречило действительности, что я не нашелся что ответить. Нельзя не почувствовать уважения к человеку, который героически сопротивляется болезни, но Хоуз зашел слишком далеко.

– Я пришел выразить вам свое глубокое сочувствие относительно событий, имевших место в вашем доме.

– Да, – ответил я, – приятного в этом мало.

– Ужасно, ужасно. Кажется, они освободили мистера Реддинга из-под ареста?

– Да. Произошла ошибка. Он, э-э, довольно необдуманно оговорил себя.

– И полиция окончательно уверилась в его невиновности?

– Безусловно.

– Могу ли я спросить – почему? Разве... то есть... Подозрение пало на кого-то другого?

Мне никогда бы и в голову не пришло, что Хоуз может так заинтересоваться перипетиями расследования убийства. Может быть, причина в том, что сие произошло в доме священника? Он выпытывал подробности, как заправский газетчик.

– Не думаю, чтобы инспектор Слак посвящал меня во все свои соображения. Насколько мне известно, конкретно он пока не подозревает никого. Он занят расследованием.

– Да, да, разумеется. Но вы могли бы вообразить, что кто-то способен на такое черное дело?

Я покачал головой.

– Полковник Протеро не пользовался особой любовью, я знаю. Но убийство! Для убийства нужны очень серьезные основания.

– Надо полагать, – сказал я.

– А у кого могли быть настолько серьезные основания? Полиция знает?

– Не могу сказать.

– У него могли быть враги, если подумать. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что у такого человека обязательно должны быть враги – у него была репутация сурового судьи.

– Думаю, могли.

– Вы еще сомневаетесь, сэр. Разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера.

– Да, теперь я припоминаю, – сказал я. – Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами.

– Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать – такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия.

– Разве я так сказал? – спросил я, нахмурившись. Сам я помнил собственные слова несколько иначе.