Убийство в Кантоне

Тао Гань, достав из рукава трутницу, зажег свечу и оглядел маленькую, почти пустую комнату. Пол устилали широкие доски, стены покрывала потрескавшаяся штукатурка, но большая часть помещения оставалась открытой — только бамбуковая ограда отделяла комнатку от плоской крыши соседнего дома. Чуть дальше на фоне вечернего неба рисовалась выгнутая крыша более высокого дома. Комната была на редкость опрятной, легкий ветерок разгонял знойное марево, все еще тяготившее город. Подле свечи на столе — дешевая, сохраняющая тепло чайная корзинка, глиняная чашка, плоская деревянная тарелка с несколькими ломтиками огурцов и длинный тонкий нож. Напротив стола — низкий деревянный стул, а у стены — узкая скамья. В глубине комнаты Тао Гань заметил высокую ширму из бамбука.

— Как видите, я мало что могу предложить вам, — грустно сказала девушка. — Я позволила вам прийти сюда только потому, что больше всего на свете не люблю быть кому-то обязанной. Я молода и недурна собой. Если вам угодно взять меня, то я согласна. Мое ложе за этой ширмой. — И поскольку гость уставился на нее в безмолвном удивлении, она спокойно добавила: — Вам нет нужды беспокоиться — Я больше не девственница. В прошлом году надо мной надругались четверо пьяных матросов.

Тао Гань окинул взглядом бледное лицо слепой.

— Либо ты до предела испорчена, либо невероятно чиста, — недоверчиво протянул он. — Но как бы то ни было, твое предложение меня не интересует. Зато я люблю изучать людские характеры; а твой — прелюбопытная загадка. Так что короткая беседа и чашка чаю как нельзя лучше возместят все, чем ты, по твоему разумению, мне обязана.

Губы девушки тронула легкая улыбка.

— Прошу вас, садитесь, я только сменю платье.

Она исчезла за ширмой, а Тао Гань налил себе чаю из чайника, стоявшего в корзинке. Прихлебывал чай, он с любопытством разглядывал коробочки, прикрепленные к бамбуковому шесту, под скосом крыши. Их оказалось не меньше дюжины, разных размеров и форм. Обернувшись, Тао увидел на полке под скамьей четыре больших глиняных горшка с туго прилаженными плетевыми крышками. Он озадаченно нахмурил брови и прислушался. Сквозь шум большого города слышался настойчивый, стрекочущий звук, который ему никак не удавалось распознать. Звук вроде бы исходил из-под крышек коробков.

Тао Гань поднялся со стула и подошел к ограде, дабы повнимательнее к ним приглядеться. На каждом коробке были крохотные отверстия, откуда и доносился звук.

И тут он наконец догадался. Внутри сидели сверчки. Самого Тао Ганя не особо занимали эти насекомые, однако он знал, что очень многие увлекались пением сверчков и держали их дома, зачастую — в дорогих маленьких клетках из слоновой кости или серебряной проволоки. А кое-кто питал пристрастие к сверчковым боям. Такие люди приносили своих лучших бойцов винные лавки или на рынок, где пару таких насекомых помещали в бамбуковую трубку с большим отверстием и, понукая тонкой палочкой, принуждали драться. Зрители обычно бились об заклад на немалые деньги. Тао Гань вдруг заметил, что каждый коробок издает слегка отличный от других звук, но все перекрывало чистое, мелодичное пение, исходившее из крохотной тыквенной бутыли, подвешенной к самому краю шеста. Начинаясь с низкого звука, постепенно становившегося все выше, это пение достигало удивительной звонкости и чистоты. Тао снял тыковку и поднес к уху. Но внезапно вибрирующее пение сменил низкий гул.

Сзади из-за ширмы выпорхнула девушка, одетая теперь в чистое платье оливкового цвета с черной отделкой по краю и черным же тонким пояском вокруг талии. Подбежав к гостю, слепая в ужасе захлопнула ладонью отверстие на тыкве.

— Будьте осторожны с моим Золотым Колокольчиком! — воскликнула она.

Тао Гань передал ей бутылочку.

— Я просто хотел насладиться его восхитительным пением, — объяснил он. — Так ты продаешь сверчков?

— Да, — кивнула девушка, возвращал тыковку на прежнее место. — На рынке или прямо тут добрым людям. А это мой любимец. Такие сверчки — большая редкость, особенно здесь, на юге. — Она села на скамью, сложив на коленях тонкие руки. — А вон там, на полке, я держу несколько бойцовых сверчков. У них плачевный вид. Мне больно думать о крепких ножках и прекрасных длинных усиках, обломанных в драке. Но бедняг хочешь не хочешь приходится держать для продажи, так как они пользуются постоянным спросом.

— А как ты их ловишь?

— Просто брожу наугад вдоль стен какого-нибудь сада и у старых домов. Хорошего сверчка я узнаю по голосу и приманиваю кусочками фруктов. Эти крохи необыкновенно сообразительны; временами мне кажется, будто они узнают меня. А когда я выпускаю их тут погулять, каждый возвращается в свой коробок, стоит мне только позвать.

— За тобой кто-нибудь присматривает?

Я ни в ком не нуждаюсь — сама могу совсем управиться.

Тао Гань кивнул и тут же резко вскинул голову: ему почудилось, будто снаружи донесся какой-то звук.

— Ты, по-моему, говорила, что соседи возвращаются лишь глубоко за полночь?

— Так оно и есть, — подтвердила слепая.

Тао навострил слух. Но теперь улавливал только пение сверчков. Должно быть, он обманулся.