— В убийстве тоже есть что-то грязненькое, — ответил Михаэль, не понимая, откуда вдруг появились эти слова.
— Я бы не стала так быстро отметать версию самоубийства, — сказала Дворка.
— Это мы обсудим позже. Так что случилось однажды?
— Не однажды, — призналась Дворка. — Несколько раз, и в прошлом году тоже. — Скупо и с отвращением она рассказала о якобы имевших место связях Оснат с мужчинами кибуца, о скандалах, которые закатывали ревнивые жены. — Внутренняя сила, которая жила в Оснат, возбуждала основные инстинкты, — сказала она тихим голосом, — поэтому нет ничего удивительного в том, что к ней оказался неравнодушен Боаз. Были и другие, но это не интересно. Если вы не погрязнете в трясине мелких фактов, то сможете увидеть, как Оснат переделывала себя в монашку. В настоящую монашку. Фанатичную, даже опасную.
— Опасную, — повторил Михаэль.
— Для самой себя. Опасную для самой себя. Одержимую. У нее никогда не было качеств лидера, но ей хотелось все изменить, перевернуть все с ног на голову, оставить свой след. Ей противились, и она не могла с этим мириться. Даже ее идеи не воспринимались.
— Например? — потребовал Михаэль.
— Например, совместное проживание родителей и детей, хотя для других кибуцев в этом ничего радикального нет. Оснат хотелось выделить в отдельную группу стариков, создать «дом для старшего поколения», как назвала его Фаня, и это вызвало серьезную оппозицию.
— Почему ей этого хотелось? — спросил Михаэль, искавший подробности, имена, старавшийся понять, о чем Дворка не хочет с ним говорить.
— Мы видели, что происходило. Население кибуца старело, поэтому нужно было что-то делать. Некоторые изменения были важны и желательны, но мы понимали, что этот план скрывает тайные цели — отделаться от стариков, как это уже было в нескольких кибуцах. К этому всему прилагались еще и экономические расчеты. Многие люди моего поколения, стоявшие у основания кибуцев, уже отошли от дел, некоторые больны, но все до сих пор хотят участвовать в принятии решений. Для меня все, что она затевала, казалось несуразным, и я ей об этом говорила. Но дело в том, что за ее планы все равно никто бы не проголосовал. — Дворка поджала губы.
Михаэль упрямо хотел продолжить разговор о личной жизни Оснат.
— Да, — сказала Дворка, — положение секретаря кибуца предполагает наличие недругов, особенно если ты отличаешься отсутствием гибкости, а Оснат понятия не имела, что такое быть гибкой. Однако ее личная жизнь была безупречной, если не считать ее социальной изоляции, о которой я иногда с ней говорила, начиная с девятилетнего возраста. — Дворка улыбнулась, но при этом только чуть дернулись уголки губ и слегка задрожали увядшие щеки. — Даже в детстве она старалась оградить свою жизнь от вмешательства других людей. Но ее смерть — это не происки врагов в вульгарном понимании этого слова.
— Она была замужем за вашим сыном, — сказал Михаэль, решивший, что пора переходить к этой теме.