Убийство в кибуце

— Никто тебя и не заставляет, — и Нахари громко задвинул ящик стола, предварительно положив в него коробку с сигарами. — Позвольте мне напомнить, что под твоим началом двенадцать человек, и работать одному тебе не обязательно. Она, — он указал на Сарит, — вполне может работать с Джоджо, а если нет, то ты можешь использовать людей, которые сейчас занимаются другими делами.

— Я закончил, — сказал Михаэль, складывая стопочкой листочки. Он отметил, что Нахари продолжал сидеть, когда он уже оказался у самого выхода, и все остальные тоже не сдвинулись со своих мест.

Глава 18

Авигайль огляделась и прикрыла рукой трубку таксофона. Хотя фойе столовой было пустынно, а ее скрывала от посторонних глаз бетонная колонна, она испытывала страх. В фойе было прохладно, там только что помыли пол. Там, куда не доставало субботнее солнце, на полу еще оставались мокрые пятна. Молодая девушка в коротеньких шортиках, плотно облегавших ягодицы, быстрыми движениями швабры вытирала пол. Авигайль посмотрела на часы и зашептала в телефонную трубку, что сейчас в столовой тихо, но скоро начнется обед, и люди пойдут сплошным потоком, не давая ей поговорить.

— Я не думаю, что он куда-нибудь денется отсюда, — сказала она в трубку. — Нам не стоит тратить время попусту, поскольку оно работает не на нас. Ты оставляешь меня один на один с этой истерикой по поводу Джоджо. — Локти у нее болели целый день, и сейчас они чесались так, что, казалось, кожа горела. Через стеклянную дверь, отделяющую фойе от площадки перед столовой, она увидела группу людей, направляющихся в столовую. Сверху до нее стали доноситься запахи кухни: вчерашняя курица, сосиски в тесте, фрикадельки и тушеная капуста. Ей даже стало смешно оттого, что она по запаху смогла полностью восстановить меню. Авигайль повернулась к зеркальной перегородке и снова зашептала в трубку: — Слушай, мне кажется, он должен быть здесь на общем собрании, и он знает об этом… Нет, — она повысила голос, — это невозможно. Мне нельзя туда. Я смогу следить за собранием только по кабельному телевидению. Но записывать не смогу. Мне же не на чем записывать. Пусть он хотя бы видеомагнитофон привезет. Не знаю, но, кажется, никто из наших присутствовать на собрании не имеет права. Конечно, он может делать здесь все, что захочет, но собрание никогда не пойдет так, как могло бы пойти, если бы его не было, — сказала она сердито. — Я знаю, что мне никто не хочет зла, но, может быть, кому-то другому зло причинить могут. Напомни ему еще раз: сегодня в кибуце общее собрание. Он даже не ознакомился с повесткой дня, а она весьма интересная. Нет, не по телефону, — сказала Авигайль. — Люди начинают подходить. Я должна идти. Просто скажи ему, ладно?

Михаэль Охайон посмотрел на маленький экран и почти улыбнулся, поскольку увидел, что Гута сидит рядом с Фаней, которая, как обычно, ловко орудовала вязальными спицами. Он отметил ее плотно сжатые губы и впалый рот. Потом камера пошла дальше, и он взглянул на Авигайль, сидящую рядом с ним, свернувшись в большом коричневом кресле. Она была в джинсах и просторной белой сорочке с застегнутыми на запястьях рукавами. Он обеими руками держал чашку с кофе, а на тарелочке рядом дымила сигарета, медленно превращаясь в пепел.

Авигайль не проронила ни слова, и излучаемая ею энергия стала передаваться ему. Пока они ждали начала собрания, он все думал, как бледный и потеющий Джоджо сидел в прохладном кабинете в Петах-Тикве и все повторял, что его разрешение на право пользования паратионом — это не больше чем совпадение, и что его выдали многие годы назад…

Молчание Авигайль мешало Михаэлю сосредоточиться. Он никак не мог понять, что произошло с ней между их последней встречей и задержанием Джоджо. Махлуф Леви сообщал ей все, что можно было узнать во время допросов. Махлуф смешно копировал Авигайль, повторяя ее слова: «У нас против него ничего нет». Но когда Михаэль захотел узнать, почему она так думает, то в ответ она лишь пожала плечами и сказала: «Не обращай внимания», — чем поставила его в тупик. Он понял, что больше не дождется от нее ни единого слова, пока она сама с ним не заговорит. Самая длинная речь, произнесенная ею с тех пор, состояла в том, что она зачитала повестку дня общего собрания, держа в руках листок бумаги. Самым нежным голосом, на который был способен, он спросил: «Что с тобой, Авигайль?» — уверенный, что его тон возымеет на нее действие.

Сначала она сказала:

— Тревога и напряжение оказались заразными. В понедельник заканчивается срок расследования, а сегодня уже вечер субботы.

Он понимающе кивнул головой:

— Тебе тяжело, Авигайль.