— Передашь ему кое-что от меня? — Рэнди кивнул. — Я обещал повидаться с ним, перед тем как покину Тремонт. Полагаю, что всё равно пробуду в городе весь завтрашний день, так что смогу вечерком заскочить к вам, а в Чикаго отправиться уже после. И мне хотелось бы ещё раз услышать тот сигнал, а потому я постараюсь появиться у вас к девяти вечера. Передашь это ему?
— Передам.
— И если у него не получится, или время будет неподходящее, пусть позвонит мне в гостиницу или, если меня не окажется на месте, оставит сообщение; тогда я приеду раньше. Всё равно я не могу назначить точное время встречи, ведь я не знаю, на какой час назначено разбирательство.
— Передам, конечно. Но не беспокойся: к девяти он будет дома. И, вероятно, трезвый. Никогда ещё не видел, чтобы он квасил две ночи подряд. Обычно, после подобного возлияния, на утро у него голова раскалывается.
— Может, это и хорошо, — сказал я. — Есть народец, что просыпается с мыслью сразу же поддать; такие быстро доходят. Удивляюсь им.
— Так и я тоже. Да я и много-то выпить не в состоянии. Три-четыре порции — это мой верхний предел. Я и теперь уже почти готов. Не иначе, а то бы не сказал о своих домыслах насчёт случая с Армстронгом.
— Если я проставлю вам ещё выпивки, то уж верно вытяну из вас всё.
Рэнди решительно покачал головой.
— Нет. Будь у меня что-либо помимо догадок, я, может быть, и рассказал бы.
Я всё же купил ему ещё виски, а себе заказал повторный аперитив. Рэнди не шутил, утверждая, что не может выпить много; три выпитых виски на него уже начали действовать. Язык у него заплетался почище, чем у Эмори на крыше, и мне показалось, что ещё стаканчик-другой, и он вырубится.
Но теперь он вместо разговора возжаждал музыки и принялся совать монетки в музыкальный автомат. Всё бы ничего, да вот выбирал он лишь ковбойские песенки да народное творчество южной глубинки. Я не против хорошей импровизации на саксофоне или тягомотины кларнета наподобие Гудмэновоской, но только чокнутые могут слушать ковбойские баллады. Или это я сам чокнутый? Впрочем, так мне и надо за то, что стремился подпоить его, желая вызвать на разговор. Сам нарвался.
В общем, я был рад, когда ему всё надоело и он объявил: «Прочь отсюда». Мы вышли под ясное, тихое сияние луны, оставив за спиной и пустынные прерии, и бряцанье шпор, и вой койотов в стиле «стоны». Забрались в машину и всю дорогу обратно, до дома Эмори, не проронили ни слова.
Свернув на подъездную дорожку, я затормозил, но не стал выходить из машины. Вместо этого я обратил взгляд на Рэнди. По виду тот не был так уж сильно пьян, хотя лицо у него осунулось. Я понял, что у него до сих пор что-то свербит в уме, от чего он желал бы освободиться, а потому я вынул пачку сигарет и передал одну ему. Закурив, мы с полминуты сидели в полной тишине.
Затем Рэнди произнёс:
— Ты, Хантер, вероятно, не то подумаешь.
— Насчёт чего? — спросил я, чтобы помочь ему продолжить.
— А когда я сказал, что Стивен, на мой взгляд, свихнулся в этой истории с Юпитером. Я ничего не знаю; всё так запутанно.
— Я ведь тоже теперь впутан, — заверил я Рэнди.
— Он слишком доверчив и беспечен; ему не следовало… в общем, зря он высунулся.
— А вам известен иной ответ? Не лучший, но просто иной, который объяснял бы факты.
— Нет иного ответа, оттого-то я и запутался. Не такой уж я и Господь Всемогущий, как он иногда думает. Не вижу иного ответа — значит, и не верю, что он существует. Объяснение-то есть, но лежит оно… ближе, чем Юпитер. А Стив Эмори на этом зациклен; с ним даже не поспоришь. По мне, так он сильно ошибается, но не думаю, что он свихнулся. Не на этом деле, во всяком случае.
— Тогда на чём же он свихнулся? В кабачке вы сказали, что он здорово свихнулся.
— Сказал же, что наболтал без разума. Вот так всегда: пытаюсь сказать об одном, а сбиваюсь на что-то другое. Все мы на чём-то сдвинуты.
— На чём же — Эмори?
— Вот скажу, и ты будешь смеяться. Ну, ладно, можно сказать. В этом ничего такого нет. Актёрство.
— Что значит — актёрство?
— Самое настоящее. По большей части — шекспировские роли, а так — всё пробует понемножку.
— Как, сам по себе? В одиночку? Или тут имеется любительская труппа, в которой он играет?
— Будь здесь таковая, уж он бы от неё не отстал, но здесь таковой нет. Хотел он основать одну в Тремонте лет десять назад, но ничего не добился и бросил затею. Теперь вот подвизается в одиночку.
— Не думаю, — проговорил я, — что это хуже, чем моё собственное увлечение. Я вот на тромбоне играю.