Убийство в магазине игрушек

Тем временем Фен проследовал по открытому мощенному камнем переходу, ведущему в южный дворик колледжа, прошел через дверь справа, миновал комнатку органиста, взбежал по ступенькам, застланным ковром, на первый этаж и вошел в свой кабинет. Это была длинная светлая комната, одна сторона которой была обращена к дворику Иниго Джонса[24], а другая смотрела на сады. Стены – кремового цвета, занавески и ковер – темно-зеленого. На низких полках стояли ряды книг, на стенах висели китайские миниатюры, а на каминной доске стояли довольно обшарпанные медальоны и бюсты, изображающие английских писателей. Огромный неубранный широкий письменный стол с двумя телефонами стоял напротив окна у северной стены.

А в одном из самых комфортабельных кресел сидел Ричард Кадоган, и вид у него был затравленный.

– Да, Джервейс, – произнес он бесцветным голосом, – много воды утекло с тех пор, как мы учились вместе.

– Боже правый! – вскричал потрясенный Фен. – Ричард Кадоган!

– Да.

– Что ж, я, конечно, рад встрече, но ты появился в довольно неудачное время…

– Ты, как всегда, нелюбезен.

Фен присел на край письменного стола, всем своим видом выражая обиженное удивление.

– Что за странные вещи ты говоришь. Разве я хоть раз сказал тебе злое слово?

– Но именно ты написал о моих первых опубликованных стихах: «Это книга, без которой каждый может позволить себе обойтись».

– Ха! – воскликнул Фен, польщенный. – В те дни я был очень лаконичен. Ну, как ты поживаешь, дорогой друг?

– Ужасно. Конечно, ты еще не был профессором, когда мы виделись последний раз. Университет тогда был более благоразумен.

– Я стал профессором, – твердо ответил Фен, – благодаря моим необыкновенным научным способностям и острому, мощному уму.

– Ты, помнится, писал мне тогда, что все дело было в том, чтобы подергать за кое-какие старые, траченные молью ниточки.

– О! Неужели писал? – смущенно переспросил Фен. – Ну, все равно это теперь не имеет никакого значения. Ты уже завтракал?

– Да, в трапезной.

– Ну, тогда сигарету?

– Спасибо… Джервейс, я потерял магазин игрушек.

Джервейс Фен изумленно воззрился на него. Он протянул Кадогану зажигалку, и на его лице появилось выражение изрядной настороженности.

– Не будешь ли ты добр объяснить мне это загадочное высказывание? – осведомился он.

Кадоган объяснил. Он объяснял очень пространно, не скрывая праведного негодования и душевного разочарования.

– Мы прочесали все окрестности, – сообщил он горько. – И представь себе, нигде не было магазина игрушек. Мы расспрашивали людей, которые жили там всю жизнь, но они никогда не слышали об этом магазине. И тем не менее я уверен, что прекрасно помню это место. Бакалейщик! Подумать только! Мы вошли, и там действительно была бакалея, и дверь не скрипела. Хотя дверь можно и маслом смазать, – это средство Кадоган упомянул без особой уверенности. – Но, с другой стороны, задняя дверь там была ровно такая, как я видел в первый раз. При этом я обнаружил, что все магазины в том ряду построены по совершенно одинаковому плану. Но хуже всего были полицейские! – простонал он в заключение своей речи. – Нет, не то чтобы они были недоброжелательны, и все такое. Нет, они как раз были ужасно добры, как бывают добры люди к кому-то, кому недолго уже осталось. Они думали, что я не слышу, как они говорят о сотрясении мозга. Беда в том, что, как ты понимаешь, все выглядело по-другому в дневном свете, и я, видимо, заметно колебался и выражал сомнения, делал ошибки и противоречил сам себе. Короче говоря, они отвезли меня обратно на Сент-Олдейтс и посоветовали обратиться к доктору, поэтому я ушел от них и пришел сюда, и позавтракал здесь. И вот я здесь.

– Надо думать, – сказал Фен задумчиво, – ты не поднимался на второй этаж в этой бакалейной лавке?

– Ах да! Я забыл сказать. Мы поднимались. Тела там, конечно, не было, и все было совсем по-другому. Дело в том, что ступени и коридор были застланы ковром, везде была чистота и свежий воздух, мебель была зачехлена от пыли, и гостиная весьма отличалась от той комнаты, в которой я побывал. Думаю, именно в этот момент полиция окончательно уверилась в моем сумасшествии, – упивался Кадоган чувством нестерпимой обиды.

– Ну, – сказал осторожно Фен, – предположим, что этот рассказ не является плодом расстроенного ума.

– Я абсолютно нормален!

– Не надо на меня рявкать, приятель, – обиделся Фен.

– Разумеется, я не виню полицию за то, что они считают меня сумасшедшим, – сказал Кадоган тоном самого язвительного осуждения.

– Допустим, – продолжал Фен с раздражающим спокойствием, – что магазины игрушек на Иффли-роуд не улетают в небеса, не оставив следа. Что же тогда побудило кого-то заменить бакалейный магазин на магазин игрушек глубокой ночью?

Кадоган презрительно фыркнул:

– Совершенно очевидно. Они знали, что я видел тело, и они хотели заставить людей поверить, что я сумасшедший, когда буду рассказывать об этом. В чем они и преуспели. За объяснением моего бреда теперь далеко ходить не надо, ведь они стукнули меня по голове. Ну а окно в чулане они оставили открытым специально, чтобы я мог выбраться оттуда.