Убийство в Миддл-темпл. Тайны Райчестера (сборник)

Что именно Спарго говорил главному редактору и владельцу «Наблюдателя», осталось неизвестным. Вероятно, ему помогло то обстоятельство, что оба его босса хорошо знали дело об убийстве в Миддл-Темпл и сразу оценили выгоды, которые давала обещанная журналистом информация. После беседы все трое немедленно отправились в кабинет Спарго, чтобы пообщаться там с дамой.

В кабинете крепло пахло джином, но сама Матушка Гатч казалась трезвой как стеклышко. Она настояла на том, чтобы ее должным образом представили владельцу и редактору, и даже завязала с ними светскую беседу. Редактор начал тянуть время, стараясь прощупать почву и выяснить, на что можно рассчитывать, но владелец издания, обменявшись с гостьей буквально парой слов, попросил своих спутников на минутку выйти из кабинета.

– Мы соглашаемся на все ее условия и слушаем, что она скажет, – объявил он. – Возможно, это будет настоящий прорыв в деле. По-моему, старуха что-то знает. К тому же, как сказал Спарго, вряд ли она протянет долго. Идемте.

Они вернулись в пропахший джином кабинет и подписали формальный документ, согласно которому владелец «Наблюдателя» обязался выплачивать миссис Сабрине Гатч по три фунта в неделю пожизненно (миссис Гатч настояла, чтобы включить в него фразу: «Каждую субботу, регулярно и точно в срок»), после чего предложили ей рассказать свою историю. Миссис Гатч поудобнее устроилась в кресле, и Спарго приготовился записывать ее слова.

– Вряд ли мой рассказ получит приз за самый увлекательный сюжет, – начала она, – но послушать его следует. Очевидно, вы уже знаете, что когда в Маркет-Милкастере разразился скандал с Мэйтлендом, я работала экономкой у мисс Джейн Бэйлис в Брайтоне. У нее был свой доходный дом в Кемп-Тауне и еще один на побережье, а поскольку она хорошо умела вести дела, то скопила приличную сумму денег. Когда ее отец – он держал трактир в Лондоне – оставил ей и ее сестре, миссис Мэйтленд, кое-что из своих сбережений, она и вовсе разбогатела. И всеми этими средствами, до последнего пенни, распоряжался Мэйтленд. Я прекрасно помню тот день, когда разнеслась новость, что Мэйтленд ограбил банк. Прочитав об этом в газете, миссис Бэйлис пришла в ярость и буквально в тот же день умчалась в Маркет-Милкастер. Я провожала ее на вокзал, и перед отъездом она сказала, что все ее сбережения и деньги – и сестры тоже – находились в руках у Мэйтленда и она боится, что все это пропало.

– Миссис Мэйтленд тогда уже умерла, – вставил Спарго, не поднимая головы от записей.

– Прекрасная была женщина, – заметила миссис Гатч. – Короче говоря, мисс Бэйлис уехала, и я ничего не слышала о ней целую неделю, а затем она вернулась и привезла с собой маленького мальчика, сына Мэйтленда. В тот же вечер она рассказала мне, что потеряла все до последнего пенни, и деньги ее сестры, которые должны были достаться мальчику, тоже исчезли, и потом много чего наговорила про Мэйтленда. Но с его сыном она обращалась хорошо, в этом ей не откажешь. Мэйтленда посадили на десять лет, и мы часто беседовали с ней на эту тему. Я ей говорила: «Почему вы так любите этого малыша, заботитесь о нем?» А мисс Бэйлис отвечала: «Почему бы нет?» – «Но он же не ваш. У вас нет на него никаких прав. Как только выйдет из тюрьмы его отец, он сразу заберет его, и вы ничего не сможете сделать». Когда я ей это сказала, у нее был такой вид – словами не передать. Она разразилась руганью и заявила, что он никогда не получит ребенка.

Миссис Гатч сделала паузу, чтобы еще раз приложиться к своей бутылочке, – как она объяснила, «из-за плохого сердца». Действительно, после нового глотка ей заметно полегчало.