Убийство в музее Колетт

— И не подлежит сомнению, — прибавила Жизель, — что Марго Лонваль первая пролила свет на идиллические отношения матери и дочери, но никогда не позволяла себе делать подобные выводы…

— Одним словом, я пересмотрел всю жизнь Колетт, — разглагольствовал Марсель Фретилло.

И он пустился в скучное детальное описание мнимых недостатков автора, имевших место на последнем этапе ее творчества. Все это было бы справедливо, если бы он не спрашивал слушающих: «Кто из нас лучший писатель: Колетт или я? Не очевидно ли, что это я?»

В конце его речи после притворных аплодисментов последовало совместное негодование Мадлен и Жизель, поддержанное Амандиной Фолле.

— Мерзко с его стороны так извращать факты! — возмущалась девушка. О чем думал административный совет, приглашая звезд подобного типа?

— Ах, этот совет! — вздохнула Мадлен, закатывая глаза. — На последнем заседании месье Ришело наложил категоричное вето на приезд Арманс Дюгриль и навязал этого Фретилло. А так как он грозил отставкой, то все уступили. Только мадам Лонваль восстала. Но она оказалась в одиночестве. Многие не решаются высказываться открыто…

— Клуб дискредитирует себя, поручаясь за этого выскочку, — высказалась Амандина Фолле.

Она вдруг покраснела, испугавшись своей смелости.

— Во всем виноват месье Ришело, — повторила Мадлен. — Я даже спрашивала себя, не получил ли он проценты за организацию выступления этого бесноватого.

Залитый солнцем, защитив глаза от него большими темными очками, фанфарон, словно блестящую бандерилью, опускал свое перо на форзацы книг «Колетт глазами кошки», стопками окружавших его; наивных, столпившихся вокруг него, он одаривал снисходительной улыбкой. Закончив раздаривать автографы и покрасовавшись перед камерами, он спустился с подиума и, расчетливо пожав несколько рук, исчез в подвалах замка, открытых специально для него.

— Остается надеяться, что следующее сообщение будет другого характера, — вздохнула Жизель, пожалевшая, что потеряла драгоценное время, еще раз пожертвовав благополучием дочери ради своей карьеры.

В спальне с полуприкрытыми ставнями дома Мадлен Дюжарден просыпалась Анжела. Она какое-то время хлопала нежными ресницами под противомоскитной сеткой, которую бережно приподнял Жан-Пьер Фушеру.

— Мамочка… Где мама? — сразу спросила она встревоженным голосом, увидев склонившееся над ней озабоченное лицо незнакомого мужчины.

— Она сейчас вернется, — пообещал он, более, чем ребенок, встревоженный ее затянувшимся отсутствием. — Она ушла работать…

— В школу? — Девочка наморщила носик. — Это неправда… Ма-ма! Мама! — изо всех сил завопила она.

Она явно унаследовала легкие Мерилис.

Гладя ей волосы, он пытался успокоить девочку.

— Ну-ну… Что такое? Ну… — тщетно старался комиссар Фушеру, не зная, как усмирить панику, охватившую ребенка. Он попробовал сменить тактику. — Знаешь песенку «Жил-был маленький кораблик»? — без всякой надежды спросил он.

Анжела замотала головой и завопила еще громче.

Он тем не менее запел припев, чувствуя себя ужасно глупо.

«Увидела бы меня Лейла…» — смущенно подумал он.

Вскоре ему показалось, что плач ребенка начинает потихоньку стихать: пока он изображал руками гребки веслами, на память приходили позабытые было английские слова из его детства.

— Row, row, row, your boat, gently down the stream…[6]

К его большому облегчению, стратегия удалась.

— For merrily, merrily, merrily. Lyfe is but a dream[7], — обрадованно подхватила Анжела, и слезы ее моментально высохли. — А ты знаешь «Humpty Dumpty sat on a wall»?[8] — осторожно спросила она.

— Ну конечно, — ответил он, мысленно благодаря свою бабушку, научившую его всем детским песенкам того времени.

— Jack be nimbl, Jack be quick[9], — запели они хором, страшно фальшивя.

Он посчитал партию выигранной, когда Анжела, вволю напевшаяся вместе с ним, без перехода попросила:

— Принеси мне полдник…

И он ушел на поиски хлеба и варенья.

Глава 14

Инспектор Джемани с трудом сдержала удивление при виде своего шефа, превратившегося в няньку. Ей было непонятно, как можно ради этого приостановить важное дело. А ведь Фушеру обязан ей жизнью. Настроение испортилось. И разве не исчез ее собственный брат? Тем не менее тревожное состояние не помешало ей сосредоточиться на продолжении расследования, хотя злоба на Жизель Дамбер, отвлекшую Жан-Пьера Фушеру от их общей цели, так и не утихла.

Она понуро пересекла городскую площадь, поднимаясь к жандармерии. Раздраженно взглянула на шумную детвору, играющую в кошки-мышки. Какой-то мальчуган случайно натолкнулся на нее. Она еле удержалась, чтобы не выругаться. Сознавая, что непонятно откуда взявшаяся злость сделала ее неправой, ускорила шаг и вышла на улицу Фосс-Сюивант. Усмиряя себя, гордо вздернула подбородок. Она чувствовала, что ее предали. Из-за Жизель Дамбер. Из-за всех людей, которые грозили опасностью ее особому отношению к Жан-Пьеру Фушеру. Из-за этого ребенка, которого, как она догадывалась, он от нее скрывал. До сих пор она делила его лишь с тускневшим образом Клотильды. И в одночасье все изменилось.