Убийство в музее Колетт

— Ты завтракал, Жан-Пьер? — нежно спросил он.

— Выпил кофе…

— Ладно… пройдем в кабинет.

Он плотно закрыл двери комнаты, неподражаемый запах которой — смесь кожи, светлого табака и ментола — мгновенно перенес комиссара в годы его молодости.

— Ты принес мне… — начал Шарль Возель, приглашая его сесть.

— Все, что вы просили, — успокоил он крестного, доставая из своего атташе-кейса две одинаковые папки.

Когда он клал документы на разделявший их низенький столик, ему показалось, что чиновник высокого ранга вздохнул с облегчением.

— Копий не снимал?

— Я следовал вашим указаниям, — не скрывая раздражения, ответил Фушеру.

— Это чрезвычайно важно и… необычно… да, я осознаю это, Жан-Пьер, но от этого никуда не деться. Поверь мне на слово… Закрой эти два дела. Несчастный случай и самоубийство… И ничего больше.

Это предложение нарушило все планы Фушеру, и он возмутился:

— Вы всегда говорили мне, что прокурор запрещает приостанавливать дела в стадии расследования.

— То, что я говорил, неприменимо к данному случаю. Вам остается лишь написать соответствующий отчет.

Он встал.

Его крестник продолжал сидеть.

— Я все же хотел бы побеседовать с Арманом Бонне, как условлено, — ровным голосом произнес он. — Я оставил ему сообщение на автоответчике… Мы должны встретиться ближе к полудню на Ке-дез-Орфевр.

— Это невозможно. — Тон был непреклонен. — Его самого там не будет. Он пустил в ход свои знакомства. На самом высоком уровне. — Взгляд Возеля стал колючим. — Надо заканчивать… Во сколько завтра состоятся похороны мадам Брюссо?

Такой переход выдавал крайнее напряжение говорившего. Раздвинув большой и указательный пальцы, он помассировал верх лба, словно страдал от мигрени.

— В четырнадцать часов. Инспектор Джемани позаботится об этом. На нее можно рассчитывать.

— Кстати, об инспекторе… Повышение ее в чине не проблема…

Фушеру обрадовало это продвижение по службе, о котором он сам ходатайствовал, но так легко он не хотел сдаваться.

— Шарль, между нами, ведь не Жюли Брюссо похоронят завтра в Сен-Совере, так?

— Больше ничего сказать не могу. А вот встречаться с Арманом Бонне бесполезно.

— Бесполезно или запрещено кем-то там, наверху?

— Жан-Пьер, ты переходишь границы…

— Я перехожу границы! — вдруг взорвался он. — Я перехожу границы! Вы срочно посылаете меня в Сен-Совер проводить расследование, с которым, судя по всему, справились бы и местные органы; вы по каплям поставляете мне информацию, которую я у вас запрашиваю; и когда я, несмотря на все препятствия, почти закончил его, вы вызываете меня сюда и недвусмысленно заявляете, что я отстранен от ведения обоих дел! И это я перехожу границы!

Он резко встал. Нерассчитанное движение вызвало у него гримасу боли.

Шарль Возель смотрел на крестника, отмеряя в уме частицу правды, которую мог бы ему доверить.

— Сядь, Жан-Пьер. Я расскажу тебе одну историю. Гипотетическую, само собой разумеется… но главное действующее лицо которой вполне реальное… министр внутренних дел, бывший оным четверть века назад, Максим Тайландье… Это было время расцвета коррупции в политических кругах… Общественность оставалась в неведении… Ты еще ходил в коротких штанишках, — улыбнулся он, вспомнив упрямого мальчугана с его вечным «почему»…

В Сен-Совере Лейла Джемани вопреки привычке позволила себе съесть полный завтрак в своей комнате. По своим записям она более или менее восстановила цепочку сложных обстоятельств, вынудивших Жанну Бонне изменить личность, а месье Ришело — избавиться от нее. Не отомстила ли за нее ее дочь? Не хватало еще нескольких звеньев, но они, без сомнения, были у Жан-Пьера Фушеру. Даже если и так, она не станет их выпрашивать. И Жизель Дамбер не единственная тому причина. Джемани подозревала что-то более серьезное.

Усилием воли она стряхнула с себя непроходящее чувство тревоги и быстро покинула ферму. Прежде чем направиться к книжному магазину, где ее ждал Поль Эрвуэ, она заглянула в жандармерию проверить, не пришли ли ночью какие-либо новости.

Когда Лейла вошла в магазин, Амандина Фолле, сидевшая на низенькой табуретке, допивала из чашки горячий шоколад, оставивший на ее верхней губе коричневые усики. Находившийся поодаль Поль Эрвуэ с кошачьей гибкостью враз очутился за ее спиной.

Лейла поздоровалась с ними и вынула из кармана чистый блокнот.

— Я слушаю вас…

Амандина опустила глаза, осмотрела свои безупречные ногти и заерзала на сиденье. Поль ободряюще похлопал ее по плечу.

— Это касается писем, которые девочка нашла в библиотеке, — наконец тихо проговорила она.

— Да…

— Это я… спрятала их…

— По моему совету, — вмешался книготорговец.

— Вы хотите сказать, мадемуазель Фолле, что вы… взяли эти письма из хранилища и… переложили их в другое место без чьего-либо ведома? С какой целью?

— Чтобы защитить их автора, — откровенно призналась она. — Эти письма могли быть использованы для… для…

Поль Эрвуэ пришел к ней на помощь:

— Не только в финансовом смысле, но чтобы окончательно очернить образ Колетт перед общественностью. Месье Ришело намеревался продать их любому предложившему наибольшую цену.